ТУМАС ЛИНГРЕН
Тумас, пожалуй, впервые в этом веке чувствовал себя разбитым, когда отдавал свою лисицу. Он не был в морозильных банях, отдав это на откуп Яну.
Он сидел в своей лисьей норе, в самом её отдалённом углу играя на намеренно расстроенной арфе, чтобы та выдавала не миловидную мелодию, а дрожащую и скорбящую как его душа. Он играл для маленького огонька, разведённом на зубочистках. Пламя обрело женскую фигуру и крутилось в такт скорбной арфе. Тумас дышал ртом, лицо онемело, пальцы с каждой минутой всё медленнее дёргали струны, а когда вернулся Ян и сказал, что всё получилось:
– Лисица в волчьей стае! – так он сказал.
Тумас хотел избить его за такую аналогию, но Ян неповинен в его решениях. Он часто отговаривал его вначале их совместного пути, но быстро перестал, поняв бессмысленность этих словесных баталий, после которых оставалось только копоть на душе.
Тумас обманывал, грабил, убивал, торговал запрещёнными веществами, не гнушаясь, предавал – он сам термин зла, он и есть зло, но никогда это понимание не марало его изнутри, не ломало. Лисица – любит его, а он, вместо того, чтобы принять и полюбить самому – отгонял её любовь, но каждый раз, когда он звал её обратно – она прискакивала без раздумий. Она из разу в раз доверялась ему, отдавая всю себя, и с горечью принимала предательства, ненадобность без нужды.
– Что ты наделал, Тумас Лингрен? – спросил он у себя. – Тебе нужен Аммос? – ответом на вопрос стал другой вопрос. – Да, но цена слишком велика… – Ты заплатил и товар более не вернуть, остаётся только верить, что тебе не придётся прикончить её лично, молиться богу и творцу, что По сам её прикончит. – Наверное, ты прав… – Лингрен осушил рюмку, но дно стало пополняться иной жидкостью.
Жидкостью капающей из глазных яблок.
НИК МАДЕЙРА
ЗАПИСЬ ДВАДЦАТАЯ
Давно я не писал. Четыре записи почти за полугодичный срок – совсем не дело! Надо писать почаще…
Сын творца отметил у нас своё десятилетие. Несмотря на столь юный возраст – я неподдельно восхищаюсь им и сам надеюсь, что этот мальчишка может исполнить своё предназначение. Уже в таком возрасте он организовал выставку своих картин, которые действительно достойны, но выставка была не самой обычной. Картины весели на стенах, а по всему помещению, в котором они были собраны – раскатывалось целлофановое море, в прямом смысле – целлофановое. Это море под действием специальных ветровых пушек – качалось как настоящие волны, под ногами трясущиеся моллюски, до которых мог дотронуться любой желающий, на потолке не было ламп – только гирлянды, свисавшие как сосульки.
А ещё…
По Хиггинс назначил моего брата – Федерико – главврачом Панацеи (единственной