– Занятно получается. – Ферр осмотрел здание таверны и коротко улыбнулся. – Словно морок, а не человек, верно?
– Как он пробрался в Ирд третьим месяцем лета? – Эйдре недовольно нахмурилась. – Границы крепки.
– Легенды говорят о времени, когда они начнут стираться, а миры – смешиваться. На деле это пророчество, древнее настолько, что никто уже и не вспомнит ни предсказателя, ни можно ли ему верить. Но если подумать, что это правда, где, как ни в местах, подобных камню, такое должно начаться? Даже тропы не дают большей близости мирам, чем пороги, так ведь?
Эйдре задумчиво кивнула, обернулась через плечо и предложила:
– Дойдём до камня? Хочу посмотреть ещё и проверить, что там делал колдун.
– Я не взял оружия, – мрачно напомнил Ферр.
– Рядом с источником силы моего мира не будет никого, могущественней сэйда, – возразила дева и вкрадчиво добавила: – И ты сам сказал: всё начнётся завтра.
Они побрели в тумане по пустым деревенским улицам. Света нигде не горело, люди давно спали и не ведали бед. Чем ближе был камень, тем больше недовольства и нетерпения Ферр замечал в Эйдре. Она схватила его за руку, потянула вперёд, а он отчего-то вспомнил их путь по верхнему миру. Вдруг жрецу вновь послышался тихий плач от костров в центре поля. Он дёрнулся, но чародейка удержала, не позволила отойти.
– Там кто-то есть, плачет, – попытался настоять Ферр. – Надо проверить. Думал, у таверны почудилось, но здесь я слышу точно.
– Зато я не слышу. – Эйдре обернулась к нему, положила тёплую ладонь на щёку, а сознание утонуло в мёде золотых глаз. – Сэйда этой твари простым мороком не взять. Мы не в тумане, в наваждении. Слушай ветра, любовь моя. Не поддавайся его чарам.
Ферр резко качнул головой, заставил себя прислушаться, и серая пелена отступила, отшатнулась прочь. Плач пропал, как не бывало. Чародейка вглядывалась во мглу, плотно сжимала губы и теребила пальцами ремень клёрса.
– Поверить не могу… – прошептала она после долгого молчания. – Здесь, в Ирде. Разве такое возможно?
– Ты же своими глазами видишь. – Ферр притянул её к себе, обнял за плечи. – Знаешь, что это за чудище?
– Грухи, питсы, коппа. Кто угодно, способный принять чужой облик или вид человека. Но никто из них не умеет создавать и самого слабого морока-обмана. Либо его кто-то обучил, либо при переходе в Ирд что-то произошло, и он научился сам. Они разумны, каждый по-своему. И каждый по-своему опасен. Коппа охраняет свои земли всеми силами, нападает на любого, кто ступит в его владения, но, если его не трогать, не станет угрожать и сам, будет избегать встречи и внимания. Питсы – мелкие пакостники, бродят группами, шкодят во дворах, прячут или портят вещи. Не представляю, что должно заставить их и пытаться атаковать, и морочить, и разделиться. Они трусливы. Если переход между мирами не изменил нрава, о них можно не вспоминать. Да и коппа не пошёл бы в таверну