– Тебе это интересно? Парни… – и это не ирония.
Ровно:
– Не общайся с ней.
Аня, может, продолжила бы разговор, но её взгляд ловит что-то за школьным забором. Вчерашняя женщина. С красноватым лицом вождя краснокожих и жёсткими волосами и складками всего, из-за чего всё на ней, и платок, и воздух – топорщится и становится неудобным. Стоит за забором и смотрит на Аню в упор, несмотря на всё расстояние.
Тогда Аня идёт к ней. И женщина тоже идёт, верней, сваливает, и, когда Ахилл в точке, где черепаха была замечена, черепахи не видно уже ни на прямой по дороге, ни в прямоугольниках дверей, ни в квадратах окон, ни в треугольниках веток, ни в кругах, которые выпускает Ма – шамано-рэперского вида существо – она месяц училась так делать – где-то там, у себя на крыльце.
Гул. Ходит волнами, как морская вода, иногда сирены (ясен пень, не морские). Из каждого кирпича, из углов, обитых мхом, из толстого непрозрачного стекла в окнах, из-за которого кажется, что ты в бутылке, из капель краски, хотя никто ничего не красил здесь последние века два, течёт этот звук – оттого на территории завода ни черта, кроме него самого, не слыхать. Люди привыкли общаться жестами. Например, придержать ногой дверь, а рукой показать: «Прошу», например, пнуть под жопу кого-нибудь, кто стоит на проходе, например, головой и глазами, оценивая фронт работы: «Убили», например, «Ты всё сделал неправильно» одной кистью, например, одним пальцем ответ, например, «Подойди», «Помоги», переставить кого-нибудь на всё том же проходе, взять кого-нибудь за запястье и потащить куда тебе нужно, а можно не говорить весь день, даже такими способами, делать лишь те повторяемые движения, за которые ты и получишь деньги, а можно, как мать Ани и человек в белом халате, заныкаться, например, в угол, непопулярный для света и глаз, и заняться там сексом, механически, стоя и молча, хотя теоретически тут можно драть горло, устроить БДСМ, танцевать рок-н-ролл, брейк-данс или лезгинку, прокричать свой секрет во всю мощь, и никто ничего не услышит. Гул ползёт по водопроводным трубам вверх, по трубе завода на небо, тучи вблизи вибрируют и, только уйдя далеко, теряют звук, но остаются заряжены чем-то ещё.
Тишина снова. Ане – домой пешком. Вдоль дороги, походкой, то и дело пытающейся стать шатающейся. Как скороговорка с шипящими. На дороге пусто. Только что-то то тут, то там пробегает в колосьях, воздух, зверь… Если что-то проедет за три километра отсюда, анина кожа узнает, и всей остальной Ане только поганей от этой новой способности… вот и оно. Грузовик. Далеко ещё, сзади. Но птица, гулявшая по обочине, сигает в траву, и Аня такая же – раньше, чем голова успеет сказать телу что-то разумное – оно срывает себя в колосья, бежит, разгребая их, захлёбываясь, будто они, ударяя, ещё и забиваются в глотку, шурша сплошным белым шумом, расшвыривая кузнечиков… Пока голова, наконец, не восстанавливает себя в правах. Грохот сзади, с дороги. Сбитое дыханье здесь. Колосья в карманах, в носках,