будет смотреть нечитаемо. Аня будет сидеть на песке и в песке, под ногтями песок, в волосах песок, в джинсах песок, Аня – пленник пустыни. Тётка будет смотреть нечитаемо, но потом нервно выдохнет, отвернувшись. Её руки поищут в воздухе, найдут лямки мешка, вцепятся в них, и она осторожно отправится дальше. Зажатая, старающаяся не шуметь, и какая-то часть Ани ей благодарна. Доходит до произвольного, впрочем, слегка посвободнее от барахла, места, останавливается, сбрасывает грохот на землю – бьёт Аню в голову-уши-верхние позвонки – мешок – выдыхает ещё раз шумно. Склоняется над-и-в этот мешок, извлекает бывший, отнюдь не желающий извлекаться, спутавшись с товарищами, чайник, распрямляется, выдыхает чуть менее шумно, размахивается этим чайником и со всей ярости запускает в другой край оврага – гром – бьёт Аню в уши-скулы-лоб. Тётка выдыхает, пытаясь не делать это шумно, нагибается, достаёт жестянку, бывшую сковородкой, замахивается, запускает – гром – Ане в уши-виски-затылок. Тётка выдыхает толчками, как будто воздух застревает и спотыкается в носоглотке и на зубах. Наклон, извлечь, замахнуться, запуск… гром. …Выдох. Наклон, извлечение, замах, запуск – гром – выдох – наклон, извлечение, замах, запуск, гром, выдох, наклон… извлечениезамахзапускгромвыдох… и дальше… как будто вся её кухня скопытилась в один день и ждёт теперь в мешке, Аня роняет взгляд и выдох… сгребает с земли своё тело, собирает его в единое и, стараясь, чтоб ничего не отпало, поднимает на две ноги в воздух, привыкает сначала стоять, опять начиная дрожать, потом делает шаг, привыкает идти, и, шатаясь-скользя на вещах, движется к выходу из оврага-кладовки. Её провожают углом глаза и краем лица и руки, горящими со стороны неё. Продолжая посудометание – гром добивает последних птиц, и никого не остаётся. Аня уходит, и свидетель передыхает, выдохнув нешумно, в последний раз…
Сумерки.
Воздух стрекочет, что-то звенит то и дело мимо.
Густо-синий растёкся с востока на всё небо, поле, дома и заборы, темнея, они начинают казаться не тем, что есть, почти как ночью, но ещё эпизодически, Аня идёт, кутаясь в руки… Дойти до двери, толкнуть её и оказаться в песне и ещё одних сумерках. «На поле танки грохотали», тихо, минорно, под нос, будто чинишь маленький механизм или штопаешь носки. «Happy birthday to you», «Ой, мороз, мороз» или что угодно на ваш выбор, можно – пара человек одну, остальные – другую… Лампочка взвизгивает по-насекомовски, возвращает свет, он опять ущербный, но и он рассказывает, что Аня побывала в плену у песка, что стол оскудел, хотя был и так скудным, что все поющие сидят у себя в голове каждый и про соседей знают сейчас то, что знает пчела про других пчёл, муравей про других муравьёв, термит про других термитов и так далее, Аню тоже не замечают. Мать сидит к ней спиной, не поёт, обессилено свесив или уложив на стол почужевшие руки. Пальцы Ани хотят было коснуться её спины, но на них песок, а вся Аня в целом не знает, имеет ли право теперь прикасаться к другим – наконец – одним пальцем к плечу, как когда оставляешь круги на воде, на
