В это время к ней подошла женщина и обратилась на незнакомом языке. Хаят-апай подняла голову и вопросительно взглянула на нее.
– Вы не из лагеря беженцев? – переспросила та по-русски.
– Нет, – ответила старушка, – я из Башкирии, хочу поехать в Грозный.
– Из Башкирии? – глаза у женщины округлились. – Я думала, вы чеченка из лагеря беженцев, хотела узнать… Люди бегут из Грозного, там ведь война, бомбежки, а вы в это пекло едете…
Незнакомка с сочувствием посмотрела на Хаят-апай:
– Вы чем-то похожи на нас, родственники здесь?
– Внук у меня в Грозном, – ответила она, бросая остатки еды птицам. – Как попасть туда, не знаю.
Говорят, земля не без добрых людей. Чеченка не стала больше задавать вопросов, сказала лишь «подождите, я сейчас…» и ушла в сторону машин, стоявших у автовокзала. Вскоре подошла с каким-то мужчиной лет шестидесяти.
– Он может довезти вас до Грозного, – объяснила женщина, – но о сумме договаривайтесь сами.
Таксист молча посмотрел на старушку.
– Сколько возьмешь до Грозного? – спросила Хаят-апай, вспомнив совет часового.
– Если найдешь еще одного пассажира, будет по пять тысяч, – сообщил шофер. – Если одна, то десять.
Чеченка возбужденно начала что-то говорить мужчине. Он долго отпирался, но наконец уступил:
– Мы только от чеченцев из лагеря берем по тысяче. За них на блокпостах не надо платить военным, – объяснил водитель, – с других не менее пяти тысяч. Это такса, меньше не могу. И учти, женщина, если федералы не будут тебя пропускать, ты сама им заплатишь. Договорились? Пойду, поищу кого-нибудь…
Старушка поблагодарила чеченку за помощь и осталась ждать таксиста. Прошло более часа, она уже потеряла было надежду, но наконец-то появился знакомый таксист с молодой женщиной.
– К вечеру довезу, – пообещал он, усаживая их в старенькую «копейку».
Транскавказская дорога была забита военными машинами, танками, бронетехникой. Водителя звали то ли Рамзаном, то ли Равшаном, Хаят-апай не расслышала. Он оказался молчуном, лишь изредка, объезжая колонны машин, что-то бурчал на своем языке. Соседка вообще не проронила ни слова, сидела в каком-то оцепенении, в ее глазах затаилась тревога. Дважды их останавливали военные, но, проверив документы лишь у водителя, пропускали дальше.
– Им я сказал, что едем до Самашек и что ты моя мать, а она – дочь, – объяснил он. – Дал по триста рублей, отпустили… – радостно сообщил он после очередной проверки.
– Сколько километров до Грозного? – спросила Хаят-апай, чтобы как-то прервать затянувшуюся паузу.
– Восемьдесят…
На перекрестке, где стрелка, написанная от руки, показывала направо, на Нестеровскую, а налево – на Самашки, водитель остановился напротив стоящих у обочины двух «шестерок», старых и разбитых, как сама дорога. Поговорив минут пять с земляками, он вернулся довольный.
– Сегодня