ЛОЛЛИЯ. Мы опоздали, Клодий, – все люди, мало-мальски стоящие внимания, уже разошлись.
КЛОДИЙ. Лоллия, вы слишком скромны, – они здесь только что появились. (Целует ей руку.)
ЛОЛЛИЯ. Клодий, друг мой, вы льстите так, как льстили наши деды, – грубо и прямолинейно. Вы-то знаете, что я совсем не скромна.
КЛОДИЙ. Друг мой Лоллия, установлено, что лесть тем действенней, чем она грубей. В лести не должно быть недомолвок – все должно быть ясно, определенно и не допускать толкований. Когда Гораций льстил Цезарю, он отбрасывал всю свою тонкость.
ЛОЛЛИЯ. Но ведь то был простой солдатский век, не отягченный современными сложностями. И кто читает теперь Горация? Дети и ученые. И Гораций и Виргилий – это почтенное прошлое Рима. Его можно уважать, но оно никого не волнует.
КЛОДИЙ (вновь целует ей руку). Либо я опоздал родиться, либо крайне глупо устроен.
ЛОЛЛИЯ. Неужели вас трогает традиционный стих с его вялыми ритмами? Да, мой друг, вы становитесь старомодны.
КЛОДИЙ. Я старею.
ЛОЛЛИЯ. Хуже – устареваете.
КЛОДИЙ. Лоллия, мне сорок два года.
ЛОЛЛИЯ. Клодий, римлянке важен не возраст мужчины, а его время. Ей нужно знать, прошло оно или нет.
КЛОДИЙ. Мое время либо прошло, либо не настало.
ЛОЛЛИЯ. Это громадная разница, друг мой, ее необходимо установить. В сущности, она и определяет, чего вы стоите.
КЛОДИЙ. Что делать, вы женщина практического ума, и в этом ваше очарование. Сюда идет Публий Сервилий, человек, лишь вчера увенчанный лаврами. Уж с ним-то, по крайней мере, все ясно.
ЛОЛЛИЯ. Вы отрицаете его дарование?
КЛОДИЙ (пожав плечами). Дион с его эпиграммами занимает меня больше.
ЛОЛЛИЯ. Клодий, оригинальничанье так же старомодно, как любовь к Горацию. Чем вас может занимать Дион – побойтесь Бога… Неудачник, изливающий свою желчь, ничего больше. Завтра или послезавтра его вышлют из Рима, и этим все кончится.
Появляется Публий Сервилий, высокий круглолицый римлянин, веселый и обаятельный.
Вот и наш триумфатор, обожествленный настолько, что ему нет смысла замечать смертных.
СЕРВИЛИЙ. Лоллия, вы славитесь умом, как могли вы это подумать? Именно теперь я буду замечать всех и каждого. Недоступность нужна, пока ты не признан. После признания к ней прибегает только болван. Привет вам, Клодий.
КЛОДИЙ. Привет и поздравления, Сервилий. Вы рассуждаете очень здраво.
СЕРВИЛИЙ. Я нуждаюсь в людях и не намерен их отпугивать. С успехом их могут примирить только несчастье или демократизм. Обзавестись какой-нибудь большой бедой, сами понимаете, себе дороже, зато демократизма во мне хоть отбавляй.
ЛОЛЛИЯ. Вот, Клодий, что такое человек современный.
СЕРВИЛИЙ. Кроме того, я по натуре доброжелателен. Никакого насилия над характером.
ЛОЛЛИЯ (кивнув на Клодия). Мы только что спорили. Наш друг расхваливал Диона.
КЛОДИЙ. Скорее, вы его бранили.
СЕРВИЛИЙ. Бедняга, он никогда не нравился женщинам. В конце концов, у него есть свои