– Да. Ньет! – Гость взглянул на него, подняв брови. – У нас водится все совсем такое. – Он слегка обвел рукой полный людей луг. – Зоннвендфойер[16], деви пляшут, собирают трави и цвети, делают эти… колца. – Он обрисовал руками, не вспомнив слово «венок». – Все это есть. Ровно так. Какая есть красивая дочь королевы! – вырвалось у него. – Лучше всех дев, клянусь Ви́рго Мари́а[17]!
– Да, княжна выросла хороша, – кивнул Станимир. – Но ты, коли будешь у княгини, еще посмотришь на нее. Дочь при ней живет, не при князе.
– Когда ми пойдем к ней? – Гость повернулся к Станимиру, забыв, что они уже говорили об этом.
– Да как пожелаешь… только все же справиться бы сперва… у знающих людей. – Станимир задумчиво почесал в бороде, не желая обнаруживать собственных опасений. – А то как бы не вышло… возмущения какого.
– Где эти знающие люди? Они есть здесь зейчас – кто-то из них?
– Ну разве… – Станимир огляделся. – О! Пестряныч! – рявкнул он так, что гость возле него вздрогнул. – Пойдем-ка! – позвал он, призывно помахав кому-то рукой, и повел гостя за собой.
Раздвигая толпу, они прошли через луг, и гость вдруг увидел знакомое лицо.
– Торлиб! – Он остановился перед парнем, которого держала за руку молодая девушка. – Торлиб, это ти. Приветствую тебя! Ти помнишь меня? Я – Хродехальм, ми видели себя в Франконовурте, в пфальце Оттона, наш кюниг… два зима прошло. Бэати́ссима ви́рго Мари́а! Я есть рад тебе видет!
– Ого… Дэмонио месимврино![18]
От растерянности Торлейв даже не сразу сообразил поздороваться – когда вспомнил лицо пышноволосого красавца в дорогой красной рубахе на немецкий образец. Похлопал глазами – мерещится? Вот уж кого он не ждал увидеть здесь – на Зеленого Ярилу близ киевской Святой горы. Да и вообще где-нибудь.
– Хро…
– Хельмо! Помнишь, ты звал меня Хельмо, как друг, звать зейчас снова так! Ти есть мой друг опьять, да?
– Сальве! – Нужное слово наконец выскочило из закромов памяти, и Торлейв улыбнулся. – Тэ салюто![19]
– Аве! – засмеялся Хельмо и на радостях, видя, что и правда узнан, похлопал Торлейва по плечу. – Бонум весперум![20]
В те два с лишним месяца, когда русское посольство дожидалось во Франконовурте возвращения короля Оттона, уехавшего на войну, Торлейв и правда часто встречался с Хельмо. Того приставили к русам, поскольку он знал славянский язык – правда, тот, на котором говорили гаволяне. Но собственный язык «восточных франков» имел немало общего с языком руси, и они объяснялись на смеси этих четырех наречий. Торлейв тогда считался при Оттоновом дворе диковинкой – в девятнадцать лет он свободно говорил, читал и писал по-гречески, что могли только редкие, славные своей ученостью служители церкви. Правду