– Тогда почему у тебя такой виноватый вид?
– Монахини были очень строгие.
– Теперь ты большая девочка, Кэтрин, – сказал он. – Жизнь – это нечто большее, чем поступать как велят.
Эти слова заставили ее почувствовать себя глупо. Они заставили ее восстать против того, как ее воспитали, против веры. Она села, прикрывая грудь простыней, и потушила сигарету.
– Я, вообще-то, не курю, – сказала она.
Он лишь взглянул на нее.
Она смотрела на него с минуту, в его холодные карие глаза.
– Мы очень разные, – сказала она наконец.
Он кивнул.
– Ну да, разные.
– Ты хоть в Бога-то веришь?
– Нет. А с чего бы?
Она не знала, что и сказать.
– Слушай, а почему это так важно?
– Важно, и всё.
– Вера в Бога – не то, что можно выбрать. Тебе просто говорят, что так надо – ну, как класть салфетку на колени за едой. Просто идешь за другими вслед.
– Мне не нужно защищаться, – сказала она. – Я не принадлежу к меньшинству.
– Вот уж точно, – высокомерно сказал он.
Он встал и натянул рубашку. Теперь, когда она смотрела на него в унылой комнате, он казался анонимным. Он мог быть кем угодно.
– Тогда во что же ты веришь?
– Ни во что толком, – ответил он. – Прости, что разочаровал. – Он надел пиджак. – Подожду снаружи.
Через прозрачные занавески она видела, как он стоит на крыльце под желтой лампочкой и курит. Она подошла к зеркалу и причесалась. Она вроде как не изменилась. Мысленно она прошлась по недавним событиям – как он касался ее, как твердо удерживал, как вошел в нее, а она лежала, открытая ему, и всматривалась в его лицо. Он же смотрел не на нее, а на грязную спинку кровати, колотившуюся об стенку.
Осенью каждый пошел своей дорогой. Теперь он учился в аспирантуре и утверждал, что даже поесть толком не успевает. Он звонил каждое воскресенье, но она подозревала, что он встречается с другими девушками. Она постаралась забыть о нем, сосредоточилась на учебе и, после Уильямса, записалась в магистратуру университета штата Нью-Йорк в Баффало изучать реставрационное дело. Она переехала в дом с четырьмя другими студентками и подрабатывала