На кнопку пришлось извести весь красный пластилин – мы жирно размазали его по Танькиному животу поверх шарфа. Ноги она сунула в папины лыжные ботинки. На голову нахлобучила мамину лисью шапку.
– Карлсон был без шапки! – я всегда дорожила правдой жизни, да и за мамину шапку, оказавшуюся в Танькиных хищных руках, было немного страшновато.
– Это не шапка! – отрезала Танька. – Это парик!
И принялась вертеться перед зеркалом, гордо выпячивая вперёд живот с пластилиновой кнопкой.
– Я мужчина в полном расцвете сил!
По правде сказать, она больше походила на пугало, сооружённое выжившим из ума огородником.
– Теперь ты! – скомандовала Танька.
Я приготовилась было к такой же долгой и сложной метаморфозе. Но Танька лишь слегка взъерошила мне волосы. Даже разрешила остаться в своём платье.
– У нас Малыш будет девочка. Малышка, – хихикнула Танька и велела мне сделать глупое лицо, добавив, что такой балбеске, как я, это будет нетрудно.
Потом она прижала руку ко лбу, закатила глаза и со стоном: «Я самый больной человек в мире!» – рухнула на диван.
На диване стоял забытый поднос.
Чашки подпрыгнули, расплёскивая чай на покрывало. Сухари взлетели к потолку и рассыпались по полу ковром из хрустящих крошек.
– Пустяки! Дело житейское! – успокоил меня Карлсон голосом Таньки. – Сейчас мы немного пошалим!
С этими словами Карлсон-Танька развалился на подушках. Вентилятор под спиной ему явно мешал. Карлсон вертелся и ёрзал, рискуя остаться совсем без пропеллера.
– Ну, чего стоишь? – рявкнул он на меня.
– А чего делать-то, Тань?
– Карлсон, – деловито поправила меня Танька, – не забывай! Видишь, перед тобой самый тяжелобольной человек в мире!
Издав душераздирающий стон, она перекатилась со спины на бок и попыталась содрать со спины вентилятор.
– Все рёбра продавил! – возмутился Карлсон. – Лечи меня давай!
– Чем, Тань?
– Как?! – ахнула Танька. – Книжки читать надо! Там же написано: варенье, печенье всякое там… конфеты…
Варенье! Я выскочила из комнаты, лихорадочно вспоминая, где мама обычно хранит заготовки. Буфет… холодильник… балкон!
Я рванула балконную дверь (хотя мама вообще-то не разрешает), схватила первую попавшуюся банку…
– Это ж помидоры! – отчитал меня Карлсон, скрутив с банки крышку и сунув туда нос. – А я просила… просил…
– Ой! Извини, Тань, я сейчас…
Я кинулась за следующей банкой, но Карлсон остановил меня ленивым снисходительным жестом – ладно уж, мол, чего с вас, растяп, возьмёшь.
– Помидоры я тоже люблю. У твоей мамы хорошо получаются. Я бы и от огурцов не отказалась… отказался… не…
Карлсон запустил в банку руку, выудил бордовый, чуть треснутый с одного боку помидор и впился в него зубами. Сок брызнул на подушки, на стену, потёк по Танькиным