– Есть на троих… Большие заняты, – она, кривив угловатый лик, повела запястьем мимо тонкого носа, и казалась, готовилась, к следующей порции насилия от сумасбродной зеленокожей персоны, но та отнюдь хотела продолжать, особенно когда её заметили.
– Сколько за две, по три? – она язвительно сощурила вежды, сделав из зениц тонкую синею полоску, кусаче смотря на девушку, судорожно ищущею защиту в тех, кто абсолютно растерялся, от казалось-бы невзрачной внешне, но очень властной, когда нужно приземистой особы.
– Двадцать крон, или два малых алана, – предусмотрительно пятившись на два шага назад, произнесла в три раза более верзилистая эльфийка, сведшая скулы и зубы, боясь новой взбучки от казалось бы – мелкотравчатого гоблина. Она, сдвигаясь на попятную, плотски прижалась к шестиугольным коробкам за спиной, формирующих сеть крупных ниш, которые были облепленные более мелкими ромбами.
Довольствуясь малым, удовлетворённая Риба обернулась, с трудом удержав равновесие, из-за меча и котомки. И увидев не в меру, растерянного Джоаля, она тут же требовательно обратилась к нему с неизменной хрипотцой.
– Поди, человек в шляпе, мне нужно с тобой столковаться.
Джоаль украдкой усмирив цежено шипевшего Калиба, по скрипучему дощатому полу, подобрался к ней, и пока та во весь аршинный рост стояла, на постаменте, уже залячканного табурета, их взгляды пересеклись, как и с девушкой, не решающейся оторваться от безопасной границы, от прессинга резковатой приземистой особы.
– Два номера. Двадцать чеканок, или два мелких алана. Чем богат? – сдвинула она темные, но все же алеющие брови по кроям. При тусклом свете Риба была крайне странна. Её кожа была гладкой, и казалась вымытой, хотя от неё и пахло конюшней и неизбывным ароматом бадьяна. А что касалось ушей, то они были почти прозрачные, а в их широких долах, небольшие синеватые вены, сильно зияли через, будто натянутое полотно её салатовой кожи. Её кружевная рубашка, как и драпированные ворсистые льняные штаны, с подогнутыми под её рост сапогами, заставляли умилиться. Но гоблинка заметила, что он её не слушает, а только увлеченно рассматривает, и немедля прыснула.
– Ночью будешь обо мне грезить. Нынче мне твой ответ подавай, – она хотела топнуть, но покачнулась и начала западать с неустойчивого табурета. Джоалю хватило прыти и участия ухватить её за объемный стан, и поставить обратно, покуда её едва уловимые черные зрачки, выпучившись, увеличились, создав в синем пространстве, глубокое черное затемнение. Все содержимое черной котомки, вошло в пляс, и звон мелких склянок, стук по ним дерева, и казалось шелест, страниц книг, утихли столь же стремительно, как и сыграли свой скоропостижный концерт.
– Не трожь меня! – ощетинившись дыбом взметнувшихся волос, огрызнулась Риба,