– Я вот тоже. Но тем и печальнее признавать, что сие неизбежно…
Он, подняв омраченные голубые зеницы, оглядел своего слугу. Тот всегда был небрежно одет, субтильно тонок, а на голове у него был неизменный рыжий сальный еж, который дыбом торчал в разные стороны, покуда щеки были испещрены рябой коркой рытвин вместе с крапинками веснушек, а тонкий нос аналогично облепил себя точечными следами конопаток. Голубые, широкие глаза, не выдавали полноты переполнившего каждую клеточку страха, не смотря на заявленную перспективу, и Джоаль нехотя продолжил подпиливать его спокойствие.
– Все довольно прозаично. Король отдал мне наказ доставить благовестие в лирру. И я исхожу завтра с первыми лучами. При мне в довесок эскорта неопытности, будут три солдата, и соответственно ты – мой верный оруженосец.
После саркастично вызволенных из гортани сих слов, на вытянутом лице вечно лелеявшего своего хозяина Гайта появилась непреодолимая жажда ухватить того за горло и придушить. Но он быстро подавил этот бесконтрольный позыв, вспоминая кем, обычно являются оруженосцы, и как их используют по назначению истинные рыцари и графы.
– Но отчего вы? – единственное, что проронил Тощий, смотря на своего сокрушенно поникшего сира. Тот лишь поднял аналогично голубоватые глаза с темноватыми бровями на томно осевшем лике с следами тени от свечи, и, скривив усы, безотрадно отозвался.
– Ну, однажды сие должно было приключиться…
Так и испытавшей по себе неприятный озноб Гайт всецело постиг, что со спокойной жизнью пора кончать, и сбывая негу вливаться в реальный мир, и в свои отрубившие девятнадцать, он все же был вынужден вернуться к своему основному ремеслу, оставив в грезах, мечты увести под венец одну из служанок, и в будущем стать полноценном пажам виконта. Не авантажно, но ему бы со сторицей хватило.
– Ваш меч, у меня Сир, как и моя жизнь, – с внезапным приливом долга ремесла отозвался он, а за сиротливым окном как раз блеснула очередная ломанная молния, и залепетавший дождь, что застыл на время, продолжил свой натиск наступающей бури.
– Знать бы ещё, в чьи руки попадет моя… – заключил виконт, покачав бурой шевелюрой покосив острые скулы на крючья, державшие именитый меч в портупеи ножен, и тягостно покинул светлого лишь от свечи оруженосца, предварительно хлопнув его по вновь опавшему от заразной печали плечу.
Очень долго неусыпно пролежал Джоаль на накрахмаленной мягкой пелене, не смыкая отрицающих сон век, под аккомпанемент зазывающего стылого ветра и подпевающего ему в несвязный гам стучавшего в окно ливня. Его широкая кровать истощала от одиночества, так как обычно с ним, на ночь оставалась хотя бы одна из милых неюных дам, которые либо хотели прикоснуться к чарам этого смазливого лица, либо, многократно коря себя вновь вернуться к ним.
Как не