Костати схватили за руки и потащили в сторону двери.
– Это не я, – лепетал и пытался вырваться бледный дрожащий Костати. – Это все он! Он!
– Сядь, успокойся, расслабься и адрес мой запиши, – ворковал Артур Пирожков.
– Напоролся, негодяй! Прокуратор-провокатор! – Обрызгал слюной кипевший от возмущения Кулишов. – Иди, проспись!
– Да у него, похоже, кукуха съехала, – злорадно усмехнулся вертлявый пухлозадый Андрей Васильевич Зубакин, всматриваясь в опрокинутое лицо Костати.
Костати спустили с лестницы и, вытолкнув на крыльцо, захлопнули за ним дверь.
– Вот так: «Тук-тук-тук», – грянул со второго этажа Артур Пирожков.
15
– Почему я такой? А? – Спросил Костати гранитную голову Максима Горького на постаменте.
Размышляя над окончанием длинной повести, Горький с пышными волнистыми усами и шевелюрой, хмурился на «Самгина». Одно время там хозяйничали судебные приставы. В другое время тихо умирала страховая компания. А потом наступило время «Самгина».
Пройдя через темный прилегающий к Фонтанной площади сквер, Костати остановился на пешеходной улице и уставился на старый длинный многоэтажный дом из красного кирпича. Когда-то там были «Малыш» и «Электрон». По дурному примеру превратившейся в тыкву кареты магазин детских товаров однажды обернулся «сэконд-хэндом», а магазин электроники – отделением банка.
«В этот дом и влекла мелодия», – застало врасплох, смутило и пробрало Костати. Он растерянно огляделся. По улице под предлогом выгула собачек и собак прогуливались их владельцы. Костати торопливо пересек ее, поднялся по широкой каменой лестнице и прошел через разрисованную подворотню.
Свернув направо, он размашистым шагом преодолел узкую крутую лестницу и, затаив дыхание на крыльце подъезда, набрал заветный номер. Сердце глухо застучало. Окно на первом этаже раздраженно залязгало посудой.
– Кто? – Спросила Анжела.
– Марлон Брандо.
– Пароль.
– И не пытайтесь!
16
Лифт затих. Костати вышел на площадку. За приоткрытой дверью в черном платье усмехалась высокая худая Анжела Левицкая. Пышные светло-каштановые волосы были уложены с обдуманной неряшливостью.
– А что так рано? – Костати с виноватой улыбкой развел руками. – Ты в своем репертуаре… Тебе надо было сказать, что квартирник начнется в три и тогда ты пришел бы вовремя: в семь, – поддела Левицкая.
Костати попытался обнять ее. Анжела отстранилась и оттолкнулась от Костати.
Набитая публикой гостиная слушала Савельева. Антон играл на полуакустической гитаре и пел свое. Закрыв глаза и вздернув острый щетинистый подбородок, кудрявый конгуэро в черной майке с амулетом Уаджет на впалой груди и фенечками косого плетения из мулине