– Стремно быть девственницей. Значит, никто не захотел, значит, никому не нужна. Идеальный возраст, конечно, шестнадцать, – говорят ей.
Уголовной ответственности никакой, знает она. Девочек на курсе пятнадцать, парней в десять раз больше, поэтому даже самые некрасивые чувствуют свою ценность и понимают, что могут выбирать, кому давать. Марина затягивается переданным косяком, неумело отпивает пиво, обливаясь пеной, и к ней подсаживается, отгоняя остальных, старшекурсник. Предлагает, ухмыляясь:
– Давай я тебя научу пить. Наклоняй медленнее, не так резко.
Дома он говорит ей, укладывая на разложенный диван:
– Ты такая чистая, такая красивая, я так рад, что я у тебя первый.
Она лежит, улыбаясь, придавленная его весом, дышит в его шею и думает, что влюбилась.
– Скоро мать придет. – Он поднимает ее и вытаскивает окровавленное полотенце. – Выброси по дороге, ладно? Только не в нашу мусорку.
Марина еще долго чувствует запах его туалетной воды на шее и груди, моется частями, только чтобы слышать его дольше. Представляет, как они будут гулять вместе после пар по району, жарить шашлыки с его друзьями в лесополосе около железки. Рассматривает в магазинах платья, прикидывая, какое из них может ему понравиться. Втайне от матери примеряет ее выходные босоножки на шпильках, но на Маринин сорок первый они не налезают, пальцы торчат.
– Залететь не позорно, по пьянке все бывает, лишь бы парень женился, возьмешь академ, а иначе придется идти на аборт, – говорит однокурсница.
Но он не женится.
Марина сидит в горячей ванне почти до обваривания, до ожогов. Высыхающая красная кожа потом сходит пластами. Прабабушка заходит в ванную, смотрит на нее и молчит. Марина пьет горькие отвары из петрушки, даже думает зайти в церковь, только не понимает, за здравие ей ставить свечку или за упокой, – может, прабабушка знала такие тонкости. Но вызвать выкидыш у Марины не получается.
– Главное, чтобы отец не узнал, – рассуждает мама, – и соседи. Иначе это позор. Поедем делать аборт в областную больницу, а то в нашей все будут языками молоть. А соседям я скажу, что отправила тебя в лагерь. Этот, как его, военно-патриотический, на Селигере.
Марина лежит на покрытой клеенкой каталке, коек не хватает. То голова, то ступни свешиваются, голые ноги липнут к клеенке. Врач выдает ей таблетку, которая вызывает такую боль, будто кто-то взял сердце – то, маленькое, бьющееся в животе, – и резко сдавил. Потом, как из крана, начинается кровотечение. Марину то знобит, то бросает в жар, и кровь не останавливается.
Кровь не останавливается, пока она не теряет ребенка в темном, холодном поутру туалете больницы, пока что-то в ней не ломается. Она подвывает