Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© А. Шипилова, 2024
© ООО «Альпина нон-фикшн», 2024
Линия отрыва
Он рассматривает ее расплывающиеся самодельные татуировки, уходящие под одежду, и смеется. Говорит: «Синие, прямо как у зэков. Сейчас заработаю, и надо будет перебить».
У нее на руках царапины от ножей, от бритвенных лезвий, рваные – будто от консервных банок. «Меня успокаивает боль», – говорит Алина и отодвигается, закрывается, сворачивается, как зверек. Ей шестнадцать.
Гаражи тянутся над краем обрыва, вдоль железной дороги. Если забраться на крышу, видно мост и реку, и можно долго гулять, перепрыгивая с одного гаража на другой. Днем здесь почти всегда никого, стальные листы грохочут под ногами, после дождя скользят, в жару обжигают голые ступни.
Гараж достался от деда. Ваня с детства наблюдал, как старик перебирал свою «копейку». В гараже дед пропадал днями и ночами – там и умер. Ванина мать машину сдала на металлолом, а гараж решила продать. Пару месяцев он срывал материнские объявления о продаже по всему району, перевез от друга пыльный диван и практически поселился в гараже.
Дед появляется иногда – Ваня видит его краем глаза, – читает газету, сидя на солнце, рассматривает мопед внука, который не застал, даже пытается ковыряться в двигателе, тихо матеря «узкоглазых чертей».
Утром Ваня и Алина умываются из шлангов, врезанных в водопроводные трубы. Он поливает ее ледяной водой, она кричит и смеется, задыхаясь от напора воды и холода. На вопросы, откуда ее синяки, ушибы, следы пальцев на руках, Алина отвечает: «Упала, ударилась, ты слишком сильно схватил». Но Ваня не хватал – это он помнит точно.
Шпильки Алины вязнут в песке, когда она идет к нему, автоматически повторяя заученные предложения на английском. Мать наняла репетитора, чтобы Алина, в отличие от нее, поступила в вуз. У матери доля в магазине штор на первом этаже их дома, поэтому в своем районе она считается зажиточной предпринимательницей, выше – только директора продуктовых.
Вода из горячего шланга охряная, из холодного – просто желтая. Ваня наливает кружку холодной воды и прикидывает, можно ли ее пить. Можно ли ее прокипятить? Алина думает: можно ли сварить на ней суп? Ржавая вода в старых домах сопровождает их всю жизнь, она будто следует за ними, находит путь по сообщающимся трубам.
Ваня показывает ей свой шрам – глубокую реку с расходящимися от нее ручьями, через всю грудь и живот, – уходящий вниз, под ремень, и говорит: «Шесть ножевых». Алина смеется недоверчиво: «Да ладно, не верю, за дуру меня держишь? Что я, ножевых не видела?» Ваня опускает глаза и смущенно признается: «Это мне селезенку отбили, вообще-то, после такого не выживают, мне ее удаляли, еле откачали». Алина ведет по шраму вниз сначала пальцами, потом продолжает языком, так быстро и умело расстегивает ремень, что он замирает и задумывается: «А сколько было до меня?» Но мысли быстро пропадают из Ваниной головы, остаются только потолок гаража, неудобный диван, пружины которого впиваются в голую спину и бока, пробор с отрастающими русыми корнями. Высматривая Алину на переменах, он так часто представлял ее голову внизу, между своих ног, что происходящее кажется ему сном. Он лежит, боясь спугнуть, проснуться, пошевелиться лишний раз, и только когда последняя мысль уходит и в глазах начинают расплываться красные всполохи заката, видного в круглом вентиляционном окошке гаража, выдыхает.
Алина прыгает на продавленном диване, босые ступни проваливаются в щели расходящегося от старости поролона, положенного на жесткую панцирную сетку. У нее перехватывает дыхание, ей весело, она то валится на подушки, то допрыгивает до потолка, касаясь его руками. На ее ладонях остаются куски зеленой краски. Приходя домой, Алина несет их с собой в кровать, и они собираются в складках простыни.
У матери в магазине телевизор выключают только на ночь: она смотрит все, начиная с первых новостей и ток-шоу и заканчивая турецким сериалом или концертом в честь очередного государственного праздника. Алине приходится по нескольку раз переспрашивать, мать почти не замечает ее.
Алина зубрит неправильные глаголы, они даются ей тяжелее всего, она каждый раз с ужасом ждет конца занятия, когда репетитор начнет гонять ее по длинным столбикам слов.
«Ты куда собралась поступать? В МГИМО, что ли?» – спрашивает