И всё же, по мере того, как шло время, я ощутила то, чего никогда не находила в этом уютном доме прежде. Входя в безмолвные комнаты, чтобы открыть окна; обедая в кухне-гостиной, оставленной в таком порядке, что казавшейся нетронутой; видя перед собой садовые качели, с которых было снято сидение, я почувствовала… Пустоту. Пустоту, которая казалось была ещё одним присутствующим в доме, которая звенела тишиной и являлась просторными опустевшими комнатами. Пустоту, окружившую меня, словно кокон, потому что на кухне не заваривала чай Лу, за столом не сидели Илзе и Эме (ещё одна из моих кузин), а на улице не жарил шашлык дядя Рубен. Без них дом казался большим и гулким, как каменный храм, опустевшим, ждущим, когда его наполнят голосами, смехом и человеческим теплом. Моего присутствия не могло хватить, чтобы вернуть этим стенам их живое родственное настроение, ощущение уюта, душевности, теплоты, которыми они были пронизаны столько, сколько я их знаю. Окружавшая меня атмосфера неуловимо изменилась: существуя рядом с этой пустотой я острее почувствовала простор здания, и вместе с тем его неприспособленность к такому малому числу жильцов как двое (я и кот). Это был семейный дом. Люди жившие в нём и отношения связывавшие их, оживляли и украшали его, наполняли теплом и придавали притягательность, очарование.
К вечеру я ощутила тоску. Как бы я ни была увлечена книгой (а я была увлечена) пустоту невозможно было не замечать и не чувствовать, и это пробудило меланхолию, которой я не чувствовала по приезде. Что могло мне помочь? Как это часто бывало, сильные переживания обратили моё внимание к нескончаемому источнику эмоций – к музыке. Я была очень восприимчива ко всему, что слышала и часто находила упоение в проявлениях композиторского таланта. Пустота вокруг требовала особого наполнения, что заставило меня обратиться к привычному занятию – к поиску новых композиций, в частности современной инструментальной музыки. Методом проб и ошибок я стала перебирать альбомы композиторов, которых знала, и это натолкнуло меня на один из альбомов пианиста Стефана Моккио. Заняв себя тем, чтобы заварить чай, я включила воспроизведение, но не использовала наушники, позволив звуку отражаться от поверхности кухонной столешницы и свободно разливаться в пространстве.
И вот тогда мне повезло. Наполняя свою чашку, я услышала, как звуки фортепиано наполнили комнату так, словно стремились пронестись через неё решительным шагом. Я тогда подумала, что под эту музыку можно убеждать, настолько она была выразительна. В ней слышались уверенность, упорство в достижении цели, благородство, присущие человеку настолько сильному, что ему не нужно прибегать к грубой силе, чтобы добиться своего. Мелодия была пронизана светом, теплом, надеждой настолько полно, что не оставила места пустоте