В век мессенджеров и социальных сетей бумажные письма были для Мадемуазель чем-то почти столь же диковинным, как чёрно-белые фото конца девятнадцатого – начала двадцатого веков. Она знала о практике посылать открытки из других городов в качестве сувениров, и делала это сама, но так, чтобы получить письмо, серьёзное письмо… Едва бросив взгляд на конверт, она узнала последовательно сначала почерк, и лишь после – имя отправителя. Мадемуазель была потрясена. Она этого не ждала и не могла предвидеть. Ей казалось, всё между ними давно закончилось. Откровенно говоря, закончилось даже не начавшись. Хотя бы потому, что он был старше. Потому что познакомившись, они были не в тех отношениях, чтобы смотреть друг на друга, как равные. Потому что она, даже будучи девушкой-подростком и благоговея перед ним, никогда не забывала, что он её учитель. Мадемуазель слышала истории о том, как школьницы и студентки влюблялись в преподавателей, но знала, что это не то, что она может принять. И он тоже. В этом отношении они мыслили одинаково. И хотя он был для неё больше чем учителем, а она для него вероятно – больше чем ученицей, ни один из них не переходил грань. Они даже не обсуждали это, просто чувствовали интуитивно и держали дистанцию, оберегая взаимный интерес и доверие, а ещё – границы друг друга.
Он… Мадемуазель не раз поражалась тому, насколько легче ей было держаться с ним, чем с кем бы то ни было из сверстников. Хотя бы потому, что будучи старше, он не обладал качеством неосознанной жестокости, свойственной некоторым юным взрослым, и в то же время был достаточно близок по возрасту, чтобы она не чувствовала неловкости. Он был из тех интересных собеседников, кто мог покорить её воображение, но
его манера держать себя не обманывала её ощущением вседозволенности. Друг… Кумир… Учитель… Последнее было основой, из которой возникла и развилась их ментальная связь, и оно же было ограничением. Это был баланс и, как следствие, тон их общения неуловимо колебался между тёплым дружеским и сдержанным деловым, так что мог бежать любых упрёков в непозволительной фамильярности. Саму мысль об этом Мадемуазель неизменно находила отвратительной.
И вот теперь письмо. Оно лежало перед ней на деревянной поверхности секретера и не оставляло вопросов о том, чьей рукой было написано. Почти механическим движением её тонкие длинные пальцы вскрыли конверт, извлекли листы… Он… Они виделись в последний раз, когда ей было восемнадцать. Мадемуазель тогда закончила школу, Адриан – уезжал в другой город. Прощание состоялось в их привычной манере – дружеской и любезной, с лёгким оттенком сожаления от скорой разлуки. После этого ей в голову не приходило ему написать, даже пресловутое сообщение WhatsApp, их пути разошлись, и не существовало никакой предварительной договорённости, чтобы она ожидала, что он найдёт время или желание когда-нибудь возобновить знакомство. Тем более на расстоянии. Но он захотел. Она читала и видела в его письме стремление и готовность к общению. Как и всегда, он выразился вежливо, но недвусмысленно. И его стиль, даже спустя четыре года, показался ей безошибочно знакомым. Она отчасти обучилась от него этому стилю. Неповторимому стилю его письма.
Закончив чтение, Мадемуазель бросила листы на секретер. Побарабанила пальцами по дереву. Пока он был её учителем, а она – его ученицей, они никогда не писали друг другу. Единственным способом общения были слова, сказанные лицом к лицу, не считая рукописей, которые он давал ей читать и её сочинений. Тогда они были ограничены совершенно определённым образом, но сейчас? Мадемуазель уже давно не была предметом его ответственности, и не чувствовала себя связанной категориями приемлемости. Во всяком случае речь не шла о должной дистанции, кроме той, которую они сами сочтут необходимой. Граница исчезла. Сейчас они были равны.
Бросив взгляд в окно, Мадемуазель взяла в руки телефон, и направилась на кухню, на ходу набрасывая в заметках эскиз будущего письма. В уюте этой комнаты лучше думалось, и кроме того следовало поберечь бумагу, прежде чем она окончательно сформулирует свою мысль. Солнце уже опустилось за горизонт, когда позже Мадемуазель отставила в сторону чашку с чаем и вернулась к себе, чтобы перенести теперь уже законченное письмо на бумагу.
Когда она писала, перед её глазами как и четыре года назад стояло его лицо. Как если бы они встретились снова.
Глава 1. Сердце Льва (Lionheart)
Суббота, 17 сентября, кухня, кресло у окна. Время: 16:52.
Мой дорогой Адриан,
очень рада получить от вас письмо. Признаться редко кому приходится писать мне письма в истинном значении этого слова, и потому ваша весточка для меня – несказанная удача. Время не изменило вас, как и прежде, со всем уважением к моей пагубной для бумаги и для русского языка привычке растекаться мыслью по древу, вы спрашиваете о чём я думаю. Не о том, чем я занимаюсь, не о том как идут мои дела, но обо мне самой. Как это похоже на вас, мой друг, и какое счастье снова найти в вас эту константу! Ведь всё же иногда приятно осознавать, что в людях, с их бешеным темпом жизни и нескончаемой борьбой между «хочу» и «должен»