В то время мы любили поиграть. Люди клали человека, закрывали ему глаза и давали ему пощечину, и несчастный должен был узнать, кто её дал, и, пока он не угадывал, его продолжали бить. И однажды, помню, в субботу утром после многих жертв пришла очередь Номберга, и он категорически отказался ложиться. Все пришли в крайнее возмущение. Как так? Почти всем дали пощечины, он сам принимал участие в битье других, а когда настаёт его черёд, он не хочет. Подобная несправедливость произошла у нас впервые. И кто-то дал команду: положить его. Номберг ни за что не хотел ложиться и защищался изо всех сил, пока не схватил бутылку пива и не швырнул ее в кого-то. Само собой разумеется, что он никому не причинил вреда, но один этот поступок настолько расстроил всех, что мы со злостью схватили его и так пинали и тащили, что просто удивительно, что ему удалось выбраться. Мне кажется, на той вечеринке я познакомился с Залманом Шнеуром124.
Нам также нравилось играть с мнениями и характеристиками. Вскоре из Швейцарии приехал мой лучший друг Рафаэль Лейб Исааксон, и я проводил с ним все свободное время. Мы вместе ходили в театр, на концерты, на лекции, в гости, часто путешествовали с ним. Я познакомил его со всеми своими новыми знакомыми и друзьями, и со временем его комната стала местом, где мы все встречались. Мы всегда читали одни и те же книги и, прочитав, проводили время, разговаривая о них. В дискуссиях мы всегда вместе выступали против бундовцев, т.е. против бундовцев и социал-демократов. Нас звали Бобчинским и Добчинским125.
И однажды среди бела дня произошел первый арест бундовцев в Варшаве. Были арестованы Закс, Кастелянский и мой старший брат Моше. Утром, когда я узнал об этом, они еще находились в отделении полиции. Я немедленно пошёл туда и был