– Почему с дождем?
– Сам не знаю. Просто пришло на ум, – обнял Фролоф жену. – Чай с дождем, чай вдвоем. Это так по-английски. Филимон и Николетта пили чай в начале лета. Чувствуешь консонанс? – скользнула его рука пониже пояса халата.
– Чувствую… – закрыв глаза, замерла жена.
– Вот за это я тебя и люблю, – скользила его рука по податливой глади халата.
Сократив ее имя с Вероники до Ники, он забавлялся тем, что лепил из того, что осталось забавные, подходящие его настроению производные. Мог даже назвать ее Николяхой.
– Как там Артемка? – стараясь продлить единение, спросил он.
– Мать говорит, все нормально… – нежась в объятиях, забормотала она. – Сегодня ходил с дедом на рыбалку… С мальчишками местными в футбол играл… Хвастается всем, что осенью в школу пойдет… Дед в восторге, как он плавает… Видишь, бассейн на пользу пошел… – длила она тактильное блаженство.
Фролоф целовал ее изнывающее в любовном томлении лицо и, добравшись до губ, прилип к ним. Рука его к тому моменту потеряла всякий стыд.
– Всё, Филюша, всё, – оторвалась раскрасневшаяся жена. – Ты же знаешь, мне сейчас нельзя…
– Знаю… – пробормотал возбужденный Фролоф.
– Как лекция прошла? – поправляя волосы, спросила жена, когда они устроились за столом. Не размениваясь на мелочи, она всегда спрашивала по существу.
– Ты знаешь, неплохо. Молодая элитная аудитория, настроение накатило, и вообще, захотелось правды. Ну, я и наговорил немного лишнего…
Жена вопросительно на него взглянула, и Фролоф усмехнулся:
– Боюсь, кое-кому не понравится. Скажут: пишет одно, говорит другое. Раздвоение личности, однако…
– Пусть говорят, – уронила жена. – А лучше пусть попробуют что-нибудь написать. Хотя бы на деревню дедушке…
Фролоф благодарно дотронулся до ее руки:
– Спасибо, Никуша! Ты сегодня просто прелесть! Немного бледная и черты обострились, как в наш медовый месяц…
– Это, наверное, от месячных… – смутилась жена.
– Бедняжечка моя! Вот ляжем, и я тебя обязательно пожалею! – сложились в плаксивую трубочку его губы. – А ты меня пожалеешь?
– Пожалею… – порозовев, отвела глаза жена.
Когда потом в постели, исполнив обещанное, она спрятала лицо в основании его шеи, он обнял ее и сказал:
– Спасибо тебе, моя скромница! Ты же знаешь, я в долгу не останусь. Вот поправишься, и верну тебе сторицей. Хорошо?
Вместо ответа ее губы оставили на его шее липкий поцелуй. Он ткнулся губами в ее волосы:
– Знаю, ты делаешь это через стыд и завидую тебе. Стыд есть душа нравственности, а у меня с ним дефицит…
– Не думай об этом, – обратила она к нему лицо с влажными грешными губами. Он накрыл их ртом, втянул и долго не отпускал. Когда же отпустил, заговорил:
– Ты ведь знаешь, концептуальная бессюжетность – мой конек, но сегодня после лекции