– Мам, смотри! – Котька вытягивает носочки и демонстрирует выученный «поклон».
Сережа стоит у окна одеревеневшим солдатиком, сцепив руки сзади, пока я напяливаю на Котьку слои одежды.
У входных дверей дочь останавливается и тянет меня за руку:
– Балетки, мам!
Чертовы балетки! Я возвращаюсь к креслу, чтобы достать их из-под него.
«Кто придумал такие дебильные сиденья!» – ругаюсь я беззвучно, одними губами, чтобы не слышал Сергей.
Пакет шуршит в руках. У меня ощущение, что пакет пахнет куриным супом.
На улице иду между Сережей и Котькой, сжимая маленькую ручонку в пушистой варежке. Свободную руку запускаю в карман и обнаруживаю маленькую конфетку «Пчелка».
– Дай! – требует Котька, заглядывая.
– После ужина, – отрезаю я и вглядываюсь в профиль Сережи: вдруг он поймет, что я – истеричка.
Через месяц покупаю восемь красных гвоздик. Сестры бабушки Ксении не сумели договориться, у кого будут поминки, поэтому мы просто кладем цветы на могилку и расходимся.
– Займите помянуть, – просит старший сын бабы Ксении, руки его, сжимающие шапку, трясутся.
Но никто не отвечает ему. И он, склонив голову, остается стоять у бугорка земли, облепленного венками.
Мне хочется мысленно просить прощения у бабушки за последнюю встречу, но мысли наскакивают друг на друга: все слишком сумбурно, не по-людски, что ли. Старшая сестра бабушки Ксении уезжает с дочерью на белом джипе. Сережа, перегнувшись через переднее сиденье легковушки, открывает для меня дверь.
Весной я оказываюсь у лакированной темной двери. Долго смотрю на кнопку, не нажимая. Но дверь раскрывается без звонка, из квартиры вырывается растрепанная раскрасневшаяся девушка и бежит по лестнице вниз.
– Ко мне? – Цвёлые глаза глядят на меня из проема.
Я киваю.
– Давнишний покойник? – спрашивают цвёлые глаза в тесном коридоре.
Я пытаюсь надеть петельку куртки на крючок вешалки.
– Три месяца.
Я разуваюсь на газете и прохожу следом за седым аккуратным хвостиком в зал.
У цвёлых глаз белый кружевной воротничок и сливовая кофточка.
Мы садимся друг напротив друга на твердые угловатые кресла с деревянными подлокотниками. Женщина аккуратно складывает руки на юбке – ладонь на ладони.
– У недавнишних обычно выпытывают припрятанное или прощение там просят, с давнишними больше любопытничают, философствуют.
Я запутываюсь пальцами в бахроме накидки.
– А вы давно их… слышите?
В коридоре что-то с грохотом падает на пол. Я вздрагиваю и оборачиваюсь.
– Мне не страшно, – отвечают выцветшие глаза на мой взгляд. – Живые пострашнее будут. Имя какое?
– Мое? Или…
– Покойника.
– Ксения.
Я втягиваю носом воздух, ощущая запах разрытой земли: на журнальном столике у окна безжизненно стоят цветочные горшки без растений.
Выцветшие