– А твоя матушка? – одолевает ужас. – Ты правда не знаешь, кто она?
– Не знаю. Продолжательницы составляют сердцевину общины и живут отдельно. Это наш мир, юный господин, и таковы его законы. В них нет ничего страшного или жестокого. Так было и будет века. Чистота крови. – Проводит по своим волосам Страж, безуспешно приглаживая ото лба к пучку на макушке. – Чистота навыков. Этим мы несколько схожи с потомками Вестников, – кивок на бесцветные пятна, покрывающие руки мальчика, перетекающие друг в друга точно озера. – Прошу простить меня, если мое сравнение оскорбило вас.
Мотает головой княжич. Пытается совладать с мерзким чувством, что царапается о ребра, отдавая бессилием, отягощая ношей предопределенности. Прутья клети вдруг становятся столь осязаемы. Пусть и не способен пока осознать их в полной мере мальчик, лишь ощутить лезвие на бьющейся жилке пульса.
Отцовский меч ждет подношения. Отцовский меч предвещает кару.
А карие глаза Китки созерцают серебро княжеских очей в невозмутимом принятии.
– Все же оно оскорбительно, – произносит задумчиво. – Стражи вне каст, а вы – живые Боги. Хотя… Вестники тоже вне каст. Спросите об этом лучше учителей, юный господин, а себя я сам накажу за излишнюю болтливость.
– Не надо! – взвивается княжич, но Страж останавливает его жестом.
– Устав, юный господин. Я позволил лишнего.
Вновь упрямо мотает головой мальчик. Насупившись, судорожно ищет выход.
– Я запрещаю, – топает грозно, зардевшись, и карие глаза отзываются сдержанным блеском, глубоким, точно переливы русалочьей чешуи в морской пучине. Мальчик же добавляет пылко: – Я просил рассказать. И ты исполнил мою просьбу.
– Хорошо, юный господин.
Порыв жаркого ветра скоблит раздраженную кожу. Взгляд на облака – нынче единственных обитателей неба.
– Китка.
– Что такое, юный господин?
– А ты совсем по матушке не скучаешь?
– Нет. У Стражей не бывает матерей в том смысле, который вы вкладываете в это понятие.
– И ты не хотел бы ее? Матушку. Чтобы она была с тобой.
– Простите, но я не понимаю подобных вещей, юный господин.
Коридоры нежатся в атласной прохладе. Поглощают топот бега по половицам. Должна была уже возвратиться из храма мать. Отворяются седзи с хлопком. Зелень сада варится в собственном соку, замирает игла над вышивкой.
– Гор? Что случилось? – Откладывает в сторону пяльцы княгиня. Хризолит серег. – Ох, у тебя все лицо пылает. Скорее принесите отвар из ромашки, – приказывает служанкам, что вскакивают со своих мест. – И холодного чая с жасмином. Иссу, ты как маленькая жаровня.
– Я упражнялся, матушка. – Княжич утыкается носом ей в яремную впадинку.
Дышит часто, сминая в пальцах ткань на материнской груди. Княгиня проводит по влажным после умывания волосам сына, поглаживает по спине.
– Сегодня