Тут только Крягу осознал, что с самого начала этого наваждения, с того момента, как он обнаружил, что у Шмидта не бьется сердце, он даже и не думал о том, чтобы самому доложить о происшествии. Нет, об этом не могло быть и речи! Доверяться правосудию было слишком опрометчиво! Не поймут, не будут разбираться. Им лишь бы поскорей закрыть очередное дело.
Несомненно, что он нисколько не виноват в смерти художника. Это несчастный случай, не более того! Но обстоятельства могут быть истолкованы неверно, а значит, следовало предпринять самую большую осторожность и умело замести следы.
Вера в себя и в свое предназначение стали возвращаться к нему. Нет, пострадать за непредумышленный проступок он не собирался. Шмидт сам виноват, что так случилось.
Какая-то неугодная мысль вновь полезла из подсознания, но, не желая тянуть ее на поверхность, Крягу нервно замахал рукой и занялся портретом.
Внимательно осмотрев его, он обнаружил, что тот вроде бы никак не повредился. Только густая красивая борода изображенного на картине Крягу была испачкана пятнами крови. Очевидно, брызги попали на полотно, когда Шмидт упал затылком на край стола, и картина накрыла его лицо сверху.
Однако Крягу знал, что масляную краску кровь не испортит. Отыскав в мастерской тряпку, он намочил ее в ведре воды и аккуратно вычистил картину. После этого спрятал тряпку в мешок, обернул картину бумагой и перевязал веревкой.
Теперь предстояло самое важное: незамеченным вернуться домой. Крягу присел на табурет, раздумывая, как поступить. Скоро на улице начнет смеркаться. Если провести здесь еще час-другой, то можно попробовать добраться домой. Но с картиной под мышкой, он точно запомнится даже редким прохожим. Лучше дождаться полуночи. В такое время по улицам ходят только одни жандармы, но сейчас ему это не показалось проблемой. Задерживаясь иногда в управе, Крягу возвращался домой поздно и потому примерно знал посты дежуривших на улицах охранников порядка. Да, окольными путями, он наверняка сможет дойти до дома незамеченным.
При этом выходить прямо из мастерской на улицу было нельзя: дверь бы оставалась открытой. Гораздо безопаснее было перейти из этой пристройки в дом, и выйти на улицу через калитку.
Крягу стал ждать наступления ночи. Из дома не доносилось никаких звуков. Видимо, Иляна давным-давно ушла. На улице все тоже постепенно затихало.
Угасавший день поглощали сумерки и вместе со светом солнца они проглатывали душу и ум Крягу.
Несколько часов он просидел в сгущавшейся темноте мастерской. Крохотное занавешенное окошко, выходившее на забор соседнего дома, было единственным источником освещения. Зажечь свечу или керосиновую лампу Крягу не решался. Не хотел, чтобы свет заметил кто-либо с улицы. Мало ли, вдруг Ботезату или кому другому приспичит заявиться сюда.
Когда по его подсчетам