– Его бронемашина под взрывом перевернулась, и его окатило горящим топливом, – пояснил доктор, видя шок на Ольгином лице. – Слава богу, быстро сообразили и сбили пламя песком. Но…
– Глаза, – тихо прошептала Ольга, дотронувшись до Гришиной руки, накрытой простыней. Он ощутимо дрогнул от ее прикосновения, напряженно прислушиваясь к их голосам.
– Волдыри спадут, но вернется ли полностью зрение – неизвестно. Он реагирует на свет, но пока очень слабо, – также шепотом сказал доктор. – И по поводу лица. Часть ожога сойдет, останутся шрамы, готовьтесь к этому. Возможно современное лечение, но это где-нибудь во Франции, а не здесь… Крепитесь, как было, уже не будет, – он с грустью посмотрел на нее.
Но она не смотрела на доктора, а с замиранием сердца смотрела на то, как Гриша повернул голову от его слов, а губы пытались изобразить усмешку, когда он зло произнес:
– Слышала? Как было, не будет! Надо было издохнуть! – кадык его нервно задрожал.
– Тише, тише, – похлопал его по руке доктор и, взяв Ольгу под руку, отвел ее в сторону. Стоя у окна, он несколько секунд смотрел в ее блестящие от слез глаза, а затем осторожно положил свою морщинистую руку на плечо и тихо, вполголоса произнес: – Вы должны быть честны перед ним и перед собой. Поверьте, брать на себя заботу о человеке в таком состоянии, огромная ответственность. Вам нужно все взвесить. Нельзя дать ему надежду, а потом струсить. Вы можете уйти прямо сейчас. Мы что-нибудь придумаем, подготовим все необходимые документы, ему будет назначено пособие. Может, у него есть еще родные?
Ольга закрыла глаза, быстро смахивая слезы, и глубоко вздохнула, крепче прижав к себе дочь. А потом в упор посмотрела на него и прошептала:
– У него есть родные, доктор. Это жена и дочь, – с этими словами она решительно развернулась и двинулась к кушетке, сильнее обнимая Анечку, заставляя себя смело смотреть на Григория.
Доктор отошел к высокому окну, присев на белый подоконник и закурив, наблюдая за тем, как Ольга вплотную подошла к Грише. Страх перед тем, что он мог снова попробовать покончить с собой, давил сильнее всего. Касаясь его руки, она склонилась к его уху, покрытому ожоговой коростой, и быстро зашептала:
– Все будет хорошо, Гришенька. Не оставляй меня одну. Вместе мы справимся со всем, слышишь? Ты нужен мне, больше воздуха, больше света дневного, не гони меня, не гони меня, милый мой, – голос ее дрожал, а сама она корила себя за то, что все эти слова были не те, слабы и неубедительны.
– Справимся? –