Хозяйка протянула ему обещанное, – оказалась длинная ночная женская сорочка.
– Ты что, ведьма, вконец охренела? – ожесточился он. – Не соображаешь, с кем дело имеешь?!
Алёна Ивановна пожала плечами.
– Я имею дело сама с собой. Хочешь голым – мне же лучше: ходи как в раю. И пого-оды банныя-я… Ты, небось, статуи в Летнем саду видал? Все голяком и не стесняются. Ну, пойдём завтракать.
Она потянула его за руку, полотенце с чресел съехало, он еле успел подхватить у колен. Вдруг Лизавета надвинулась на него, вжимая в угол. Раскольников шарахнулся и чуть не упал, набедренная повязка снова слетела, хозяйка захлопала в ладоши. А идиотка всего лишь вытирала забрызганный им пол, возя тряпку огромным башмаком.
Раскольников с ненавистью взглянул на тварей и влез в балахон. Он пришёлся ему ниже колен. «Чёрт с ними, ходили же греки в таких хламидах».
Алёна Ивановна снова закатилась.
– Ты, батюшка, вылитый архиерей!
Злоба стучала у него в висках. Броситься и задушить. Но эта орясина за спиной…
– Прошу, владыко, к столу, блинков откушать, – резвилась хозяйка. – Лизка моя мастерица блины печь, а знаешь, как она на медведя ходит! Покажи, Лизка. – И Алёна Ивановна отступила на шаг.
Прежде чем Раскольников успел вдуматься в эту дичь, он получил такой удар в грудь, что отлетел к стене и оказался с припёртым к ней горлом. Лизавета, воинственно сопя, давила ему шею ухватом, как медведя рогатиной, так что он и пикнуть не мог, повиснув на скобе.
– Хватит, – сказала хозяйка сестре. – Мишка всё понял.
Ошеломлённого Раскольникова дробным шагом протащили в контору и усадили к столу.
– Не обессудь, владыко, салфеточку подвяжем. – Хозяйка, хихикая, накинула на него вчерашний аркан и закрепила его на высокой спинке архиерейского стула. – Это чтоб ты под стол не свалился, как давеча. Ну, милости прошу. – Она скороговоркой прочла молитву и перекрестила еду.
– Подавитесь вы своими блинами, – сказал Раскольников, злобно поглядев на пышную горку выпечки. – Нет у меня аппетита с суками есть.
– Нам больше достанется, – согласилась хозяйка и обмакнула блин в сметану.
В сверкающим боку самовара отражалось его перекошенная физиономия; самый точный его портрет после того, что с ним сделали.
– Я дворянин, студент императорского университета, – произнёс он прыгающими губами. – Со мной так нельзя! Вы не смеете так со мной! Хамки!
– Ах, как я сразу не заметила, что ты из пшеничной муки печён, не то, что мы – с отрубями.
– Я вам обещаю, что за такое насилие над личностью вас… по всей строгости закона!..
– Кто кого снасильничал, – кротко заметила хозяйка. – Напросился в гости на дармовщинку, напился, как свинья, и на сироту посягнул и надруга-а-ался…
У Алёны Ивановны блин выпал, который она икрой мазала. Закрыв ладошками лицо, она горестно заскулила.
Раскольников застучал кулаками по столу.
– Я