особое удовольствие ходить с этим шлангом, и мы даже немного поспорили за право держать его в руках. Поскольку сезон еще не начался, то гостиница была полупустая и работы особо не было. За ресепшеном скучала Би-Джей, в своей комнатке делала вид, что работает Брида, и мы на улице поливали друг друга из шланга. Только один Норманн деловито проходил туда-сюда с плоскогубцами. Вот первая рабочая картина, которую я запомнил. Кстати, несколько слов о местоположении отеля. Он находился в двух минутах ходьбы от океана. Напротив него находился еще один отель. Домик для персонала (то есть наш домик) являлся его пристройкой и соединялся с ним небольшим заборчиком. Как раз напротив наших окон находилось кафе, которое работало до трех ночи и из которого постоянно звучала живая музыка во всю мощь. Но впоследствии я настолько уставал, что, ложась спать, уже просто не обращал на это внимания. Также около нашего дома находилась небольшая хибарка, которую местные называли «стор». Там располагался какой-то станок и инструменты. А также плазменный телевизор, микроволновка и приспособления для курения травы. Этот домик предназначался для наших прорабов. Собственно, именно там по полдня они и работали. Рашиен стьюдентс туда было велено заходить только со стуком. Как я уже говорил, рабочий день длился восемь часов, и из них полчаса предназначались на обед. В гостинице была магнитная система, когда у каждого своя карточка, которой он отмечается во время прихода-ухода на работу, а также ухода на обед. Если уж я заговорил о персонале, то все же забегу вперед и расскажу о сыне Джона Билле. Собственно, он тоже работал в нашей же гостинице. Вернее, мы работали в гостинице его папы. Он был наш ровесник, стоял за ресепшеном, очень не любил работать (впрочем, как и мы – но ему можно) и был постоянным завсегдатаем «стор» -клуба. Вернее, даже был там самым главным. Каждые полчаса он отлучался туда на десять минут, после чего возвращался очень спокойным и с красными глазами. В такие минуты я видел, что ему хорошо, и предпочитал не нарушать его нирвану, в которой он пребывал, сидя за ресепшеном. Много разговаривать Билл не любил. Уставившись стеклянными глазами на собеседника, он по пять минут соображал, чего же от него хотят. Потом говорил что-то вроде «да» или «нет». Как и у большинства американцев, у него были проколоты оба уха, а на теле было множество татуировок. Ездил он на огромном GMC, включив какой-нибудь рэп на всю улицу и все время превышая скорость. Нам он говорил, что на случай проблем с полицией у его папы есть один очень хороший юрист. Ради справедливости стоит заметить, что иногда он не забывал сесть за руль и папиного красного мустанга. Теперь немного о женской половине нашего отеля. Вся женская община входила в компетенцию хаузкипинга, кроме, разумеется, Бриды и ресепшионистов. «Офис» хаузкипинга находился на втором этаже. Сколько туда ни заходил, наши русские девчонки постоянно убирались в комнатах, а их американские коллеги
