Вероника смеялась и плакала одновременно. Потом замолчала и надолго помрачнела, погружаясь в отчаяние, которое, впрочем, постепенно уступило место радости. Она думала, какого счастья была лишена все эти четырнадцать лет, что она прожила без своего ребенка, нося траур по живому сыну. Заботы, которыми мать окружает рожденное ею существо, взаимная нежность, гордость, которую она испытывает, когда дитя подрастает и начинает говорить, – все то, что радует и вдохновляет мать, ежедневно вновь и вновь наполняя ее сердце любовью, было Веронике неведомо.
– Ну вот, полпути уже позади, – заметила Онорина.
Лодка плыла недалеко от островов Гленан. В пятнадцати милях правее темной полосой виднелся на горизонте мыс Пенмарк.
Вероника размышляла о своем грустном прошлом, о матери, которую она едва помнила, о долгом детстве подле эгоистичного, угрюмого отца, о своем замужестве – да, прежде всего о замужестве! Она воскрешала в памяти свои первые встречи с Ворским, когда ей было лишь семнадцать лет. Какой страх сразу же внушил ей этот странный человек! Она боялась его и вместе с тем поддавалась его влиянию, как любой в этом возрасте поддается влиянию всего таинственного и непостижимого.
А потом был кошмарный день похищения, за которым последовали еще более кошмарные дни, недели, когда он держал ее взаперти, запугивал и мало-помалу подчинял своей злой воле. Он вырвал у девушки обещание выйти за него, считая, что после происшедшего скандала, получив все же согласие отца, Вероника должна уступить, хотя она всем своим существом восставала против этого союза.
Мозг Вероники упрямо отказывался воскрешать воспоминания о годе замужества. Никогда, даже в страшные часы, когда кошмары прошлого, словно призраки, обступали ее, она не хотела извлекать из глубин своего рассудка это унизительное время, с его горестями, ранами, предательством, эту постыдную жизнь ее мужа, который бессовестно и даже с какой-то циничной гордостью постепенно раскрывал свою натуру: пропойца, шулер, обкрадывающий собутыльников, мошенник и шантажист, он производил на жену впечатление некоего гения зла, жестокого и неуравновешенного, – впечатление, до сих пор заставлявшее Веронику трепетать.
– Хватит вам мечтать, госпожа Вероника, – окликнула ее Онорина.
– Это не мечты, не воспоминания, – отвечала та, – это угрызения совести.
– Угрызения совести? У вас, госпожа Вероника? Да вы же мученица!
– Мученица, понесшая заслуженную кару.
– Все уже позади, госпожа Вероника, вы ведь сейчас вновь обретете и сына, и отца. Полно вам, подумайте лучше, какое вас ждет счастье.
– Неужели я буду когда-нибудь счастливой?
– Это вы-то? Скоро сами убедитесь.