– Болели они больше месяца.
– Плохо дело. Печать медвежья на всех троих. Показала мне детей Софья, когда они из соседнего посёлка к нам переехали. Видать, двоих уже не уберегла. А Алёшу ты спасти можешь, если не дашь сегодня к крови притронуться. Поторопись. Нет, постой-ка! Я мигом!
Старуха на удивление легко поднялась с лавки и скрылась за калиткой. Вернулась она с тёмным пузырьком, поблёскивавшим в лунном свете. Зашептала:
– Шёл Митька по нитке, встал на камень – кровь не канет. Тьфу. Тьфу. Тьфу. Ключ да на замок. – Она протянула пузырёк Матвею. – Пей. Пей, не бойся.
А тот и не боялся.
– Это Любава ко мне тогда ночью приходила? Под окнами плакала, помощи искала?
Знахарка кивнула. Значит, это дочкины стоны он тогда слышал и не помог ей. Матвей снял очки, вытер глаза. Одним глотком осушил пузырёк, даже вкуса не почувствовал.
– Поспешай с Богом! Если туго придётся, кровь пойдёт, повторяй: «Встал на камень, кровь не канет. Ключ да на замок». Запомнил?
Отчего же не запомнить. На стихи похоже. Он их знает столько, что за два дня не рассказать.
– А некоторые так запомнил, что вовек не забыть, – сказал он вслух. Вспомнил синие глаза Софьи, её молящий взгляд. – Мороз и солнце.
В доме Елизаровых было тихо. В двух окнах горел тусклый свет. Нужно было позвать участкового. Вот как это выглядит со стороны? Пожилой учитель литературы из кустов заглядывает в чужие окна.
Размахивая руками, по комнате кружил отец Алёши. В тех же линялых брюках с растянутыми коленками, на спине спортивной куртки деформированные буквы «СССР». Больше в комнате никого, но он словно спорил и что-то кричал. Что именно, не разобрать, окна закрыты.
Где Алёша? И Софьи не видно. Матвей собирался прокрасться в дом, но услышал приглушенные вздохи и ворчливое постанывание. Медвежонок! Звякнула цепь. Матвей определил, звуки доносятся из бани, но заглянуть не успел.
Дверь дома распахнулась. В светлом проёме показалась мужская фигура, в руке поблёскивал большой кухонный нож. Матвей присел, вжался лицом в тёмный куст и чуть не задохнулся от аромата молодых черносмородинных листьев.
Было слышно, как мужчина неторопливо спустился с крыльца и пошёл к курятнику. Скрипнула дверь, раздалось разноголосое кудахтанье, заполошное хлопанье крыльев. Матвей не теряя времени бросился к бане, прижался к прохладной стене. То ли глаза привыкли, то ли луна набрала силу, но Матвей теперь видел как днём.
Отец Алёши вышел из курятника и, держа вырывающего петуха за шею, на вытянутой руке понёс его к колоде для рубки дров. Белое оперение птицы, бьющей крыльями, казалось, освещало ему дорогу.
Матвей спрятался за угол бани. С Алёшей ничего не случится, если не подпустить к нему обезумевшего отца.
Квохтанье внезапно оборвалось.
– Сказал: верну – значит, верну, – в наступившей тишине произнёс