Наконец они одолевают весь склон. Иван оборачивается и чуть не вскрикивает от потрясения, насколько мир, оказывается, красив и огромен. Луг травяным океаном соприкасается вдали с краем небес, растворяется в нем, становится солнечным полотном, а чуть ближе, попыхивая клочьями дыма, игрушечный паровозик тащит за собой продолговатые, такие же игрушечные вагоны. Значит, отец Евлогий, рассказывая об этом, не сочинял: отмолили-таки еще одну железнодорожную ветку. Вот бы на чем отсюда уехать! А еще он видит Приют, двумя трехэтажными крыльями раскинувшийся неподалеку от озера. Посередине – парадный вход с четырьмя колоннами, над ним – остроконечная башенка, штырь, на котором раньше вращался флюгер. И хоть отсюда не разобрать, далеко, но он знает, какое все это обшарпанное и обветшавшее. Башенка заколочена, лазать туда нельзя, штукатурка обваливается, решетки на окнах первого этажа и те проржавели. Ничего удивительного: сначала – поместье, потом, по слухам, – сельскохозяйственная коммуна, далее – санаторий, затем психбольница, и вот теперь – Государственный интернат для бесприютных детей. Звонок к побудке еще не прозвенел: спит Василена, если она вообще когда-нибудь спит, сладко похрапывает Цугундер, похрапывает и не ведает, как он их проморгал, причмокивает губами отец Евлогий, снится ему, вероятно, что он лупит Жигана линейкой по голове, ворочается под одеялом и невесть от чего вздрагивает Дуремар…
У Ивана сжимается сердце. Отсюда, с вершины длинного склона, особенно хорошо заметно, что Приют обречен. С левой стороны к нему подступает болото, вроде бы и недавно образовалось, а уже раскинулось не меньше чем на километр: вздуваются в нем огромные пузыри, лопаются, распространяя вокруг отвратительный смрад, блуждают по ночам призрачные потусторонние отсветы, слышатся таинственные голоса, выговаривающие невесть что неизвестно на каком языке. Но главное – месяц за месяцем пережевывает оно крепкий дерн, разжижая его, пропитывая собой, подползая все ближе к столбам ограждения. Ничем его не остановить. Никакая молитва не помогает. А справа, навстречу болоту, кроваво-бурой шипастой стеной, в свою очередь, надвигается чертополох: колючие листья, жилистые колючие стебли, малиновые шишки соцветий, источающие дурман. Травили его гербицидами – бесполезно. В общем, фронт работ для старших воспитанников: рубить осот, выкапывать его корни, изо дня в день, из месяца в месяц. Все равно видно, какая тощенькая полоска осталась меж ним и покосившимся деревянным забором.
Нет, Приюту не выжить. И тут он вздрагивает: темная отчетливая полоса тянется от Приюта к ним вдоль всего склона – примятая трава там, где они прошли. Бросается в глаза, выдает их путь с головой.
Что делать?
– Не беспокойся, – словно угадав его мысли, говорит Марика. – Я все поправлю…
Она присаживается на корточки, протягивает растопыренные ладони, шепчет негромко, ласково, поглаживает