Этим вечером видения прошлого вдруг явились Ироду Великому: те, кого по его приказу убили, предстали перед ним, и среди них – его первая и любимая жена, Дорис, смерть которой была горькой необходимостью. Все эти тени прошлого неслышно двигались вокруг, шелестели в кустарнике, окаймлявшем террасу, выглядывали из-за стола и тут же растворялись в воздухе, стоило царю бросить внимательный взор в их сторону. А кто-то из них пел, и столь отчетливо, что Ирод легко распознавал голоса и, повернувшись к источнику пения, вдруг тяжело вздыхал и издавал стон. Через силу улыбнувшись Метеллу, Ирод извиняющимся тоном сообщил, что чувствует себя скверно, что завтра будет все хорошо, что его врачи – отменные тупицы, достойные только плетки… Метелл улыбался в ответ, ел, но почти ничего не говорил. Похоже, не стоило терзать царя разговорами о пророках и мессии. Это вредно для здоровья.
Глава 3
Рассказывают, что на десятый день месяца тишрей, во время великого праздника Йом-Кипур, который также зовут Шаббат Шаббатон, или Полный Шаббат, произошло нечто, от чего Захария потерял дар речи. Это был день отпущения и взаимного прощения грехов – ведь для того, чтобы заслужить прощение от Бога, ты и сам обязан простить всех, кто согрешил против тебя, причем сделать это от чистого сердца. И в этот день забывают о еде и питье, о плотских страстях, и каждый житель Израиля надевает новую кожаную обувь и пахнет сладко миром благовонным. Захария успел состариться, долгие годы служил он Богу, и в день, о котором я повествую, ему надлежало, к гордости и радости жены Елизаветы, которая была с ним одного возраста, исполнять в Храме Иерусалимском обязанности первосвященника. И вот, в полном облачении, он, слыша отдаленную музыку, подходит к Дому Всевышнего и оборачивается туда, где жена его Елизавета сидит с прочими дочерями Израиля, и он улыбается ей, а Елизавета отвечает ему улыбкой. Были они старыми и, к их горю, бездетными, но жизнь свою долгую прожили в любви и согласии.
И вначале в жертву принесли агнца, после чего, поскольку это был единственный день в году, когда первосвященнику дозволялось делать это, Захария прошел за занавесь, отделявшую Святая Святых Храма от его внешних покоев, и окропил священный огонь жертвенной кровью, добавив в нее щепоть благовоний. Когда же он совершал это под пение прихожан и священников, доносящееся из-за занавеси, то, к немалому своему удивлению, увидел вдруг возле алтаря юношу в простых одеждах – столь белых, что белизной своей они затмевали белизну одеяний первосвященника. Молодой человек был золотоволос, а кожа на его лице выглядела гладкой и чистой. С какой-то, как показалось Захарии, беспечной наглостью он чистил ногти маленькой заостренной палочкой, глядя на них с неким недоумением, словно только что получил ногти в пользование и пока не знает, как ими распоряжаться. Разгневанный,