Последние слова ребе утонули в топоте копыт и лязге металла – мимо синагоги прогрохотал отряд вооруженных воинов-римлян. Хомер по-быстрому свернул обряд инициации, поскольку все собравшиеся в храме отвлеклись и смотрели в сторону дверей, наскоро благословил мальчиков и вышел на улицу. За ним последовали все остальные из тех, кто находился в синагоге. Жмурясь от солнечного света, откашливаясь и выплевывая поднятую лошадьми пыль, Иисус и его приятели увидели римских легионеров, галопирующих вдоль главной и единственной в городе улицы.
Увидел их и Иоафам, причем в непосредственной близи от своей булочной. Римлянин-сержант и двое его солдат спешились и вошли в лавочку Иоафама, даже не поздоровавшись.
– Здесь мы возьмем хлеба, – сказал сержант своим подчиненным. – Настоящего еврейского хлеба. Не бойтесь, поноса не будет.
– В чем дело? – спросил хозяин лавочки. – Что вы хотите?
Сержант плохо говорил по-арамейски.
– Это называть реквизиция, – сказал он. – Армия нужно кормить. От Дамаска до Иерусалима далеко.
– Вы в Назарете, в Галилее, – произнес Иоафам. – Это не римская территория.
– Вот как? Мы можем спорить об этом за хороший вино. Времени нет. Вино есть? Хороший вино? Нет. Тогда спасибо хлеб.
Молодой человек из местных по имени Нахум подошел и стал ругаться на выходящих из лавочки римлян.
– Будьте вы прокляты! Бог Израиля, который для всего мира является богом, да поразит вас. Римские кости сгниют в нашей земле. Проклятые римские отбросы!
И он плюнул на землю, прямо под ноги сержанта.
– Ничего не понял, – вполне дружелюбно сказал нагруженный буханками хлеба римский солдат. – Но звучит угрожающе.
– Плевок красноречивее любых слов, – сказал его сослуживец.
– Оставьте его, не обращайте внимания, – посоветовал сержант, у которого за плечами было двадцать лет службы. – Таких много в Иерусалиме. Их называют зелотами. Чокнутые ублюдки.
И, вежливо кивнув Иоафаму, он повел своих людей к лошадям. Булочник угрюмо ухмыльнулся и спросил Нахума:
– Хочешь подраться? Без толку. Эти римляне повсюду. А царство Израиля – все равно что пыль на ветру.
Но ветер унес прочь пыль, поднятую римскими легионерами. Умолк звук лошадиных копыт, солдаты ускакали в сторону Иерусалима. Похоже, там в них великая нужда – Рим боится смуты в провинциях империи, ибо великий император готовится отойти в мир иной.
Август умирал. Он лежал на смертном одре, окруженный врачами, сенаторами, консулами, теми, кого считал своими друзьями, а также друзьями Тиберия, которому завещал властвовать в Риме. Тиберий, естественно, тоже присутствовал. Кроме прочих, был здесь и прокуратор Иудеи, оказавшийся в этот момент в отпуске. Наконец Август, слабо хрипя западающей гортанью, несколько по-актерски произнес свои последние слова:
Ei