– Как будто, да. Но может, у тебя есть предложения, как этого добиться.
– Читать книги, прежде всего. Это развивает. Но руководству этой страны не нужны умные. Зачем им, чтобы их критиковали? Развалить и уничтожить систему образования – отличный ход. Не тупые, но недалекие. Идеальный электорат. Способный гордиться Толстым и Достоевским, которого толком не читал, Репиным и Кандинским, которого толком не видел, Суворовым и Кутузовым, которых так и не понял. Великолепная немка Екатерина умничка: «У России всегда будет славное прошлое и светлое будущее». Намного менее великолепная я готова продолжить, что только от настоящего в этой стране всегда всех тошнит. И при этом отвратном настоящем все свято верят в светлое будущее и истово гордятся славным прошлым. Из века в век такое. В переживших Возрождение странах детей в школах просят думать, делать выводы, высказываться о прочитанном в книгах, спорить, полемизировать. У нас – запоминать, заучивать и верить на слово, как в истину. Даже сочинения почти отменили. Вообще никакой возможности пошевелить мозгами не оставляют. Они обладают какими-то знаниями, но начисто лишены способности анализировать и сопоставлять.
– Ты никогда не хотела написать мемуары? – Спросила Кэт, уже чувствуя, как двоится в глазах.
– Да иди ты.
Кэт действительно осторожно поднялась и, легко пошатываясь, вышла на балкон.
– Да что с тобой сегодня? – Прогремело прямо над ухом, и Кэт вздрогнула от неожиданности. Будто уснула, не слышала, как открылась и захлопнулась дверь, не видела, как Таня вышла покурить. Кэт попыталась взять себя в руки, выдавила:
– Все нормально. Нервы расшатались совсем.
– Просто так или с чем-то связано?
Кэт пожала плечами.
– У тебя тоже маниакальные идеи как у твоей Оли?
– А что у Оли? – Сразу спросила Кэт.
– Она мне сегодня все уши прожужжала своей Либереей10. Знала?
– В общих чертах. – Кивнула Кэт.
– Ну поразительно же. Есть у человека собственная, мифическая Либерея, без следа утерянная, как Грозновская. Коллекция книг, которые могли бы быть когда-то написаны, но которые так никто и не написал.
– Да, она любит их собирать. Глупо?
– Да нет, в чем-то она права. Чем ненаписанные книги отличаются от утраченных навсегда? Софокл11 написал сто двадцать три пьесы. До нас дошли только семь. А остальные сто шестнадцать? Как будто и не существовало их никогда. А Сапфо12? Одно полное стихотворение, представляешь, только одно. Остальные упоминания – просто имя. В воспоминаниях других людей.
– Но она не из Олиной Либереи. Ее стихи все же когда-то были.
– Что-то есть в этом очень важное. – Продолжала Таня. – Правда. Вот ты знаешь, например, что-нибудь об Агриппине13 – сестре