– Мороз идет по коже, сказал мой шофер. Вы только вдумайтесь: мороз идет по коже!.. Прав великий граф Толстой: «Истинная мудрость немногословна: она как “Господи, помилуй!”»
Заметив, что военные, склонившись над какими-то бумагами, начали перешептываться, Казаринов понял, что приход его в райком и разглагольствования о своих впечатлениях от митинга и о графе Толстом никак не вписываются в неотложные и важные дела, которыми были заняты Чрезвычайная тройка и командование будущей дивизии.
Академик встал, расправил плечи, провел рукой по орденам и депутатскому значку.
– Я к вам, Петр Данилович, по личному вопросу.
– Рад быть полезным, Дмитрий Александрович.
– Только прошу отнестись к моей просьбе серьезно.
Касьянов устало улыбнулся и стряхнул с папиросы столбик серого пепла.
– Для несерьезных дел, Дмитрий Александрович, сейчас просто нет времени. Не обижайтесь, но это так.
– Прошу записать меня в дивизию народного ополчения. – Заметив улыбки на лицах военных и невоенных людей, академик предупредительно вскинул перед собой руку и, словно защищаясь, напористо продолжал: – Я знаю, вы скажете: не те годы, академик, в тылу тоже нужны люди, и все такое прочее. Все это я предвидел, когда ехал к вам. Поэтому и приехал – доказать, что вы не правы.
– В чем же мы не правы? – спросил секретарь райкома, пристально вглядываясь в лицо Казаринова.
– Я хочу здесь, в штабе будущей дивизии, повторить то, что я осмелился сказать на митинге перед рабочими. И там меня поняли.
– Слушаем вас, – устало сказал секретарь, закрыв рукой воспаленные глаза.
– Знаю – я стар. Но посадите меня на головную повозку, и за мной пойдут солдаты. Пойдут на смерть!
Секретарь поднялся из-за стола. Лицо его стало до суровости строгим. Заговорил он не сразу.
– Дмитрий Александрович, верю: эти жгучие слова – не фраза! Это не просто слова! В них – вся ваша сущность гражданина. Но учтите, коммунист Казаринов, и другое.
– Что же вы предлагаете мне учесть? – так же строго спросил академик.
– На головной повозке дивизии, как вы ее себе представляете, вы будете просто седой и немощный старик, которого в любую минуту может сразить случайный осколок или шальная пуля. А здесь, в тылу, вы – академик с мировым именем, вы – целая дивизия. Вы… один… целая дивизия!.. – Сомкнув за спиной руки, Касьянов прошелся вдоль стола. Он о чем-то сосредоточенно думал и, как видно, колебался: сказать или не сказать Казаринову то, что он, как секретарь райкома, должен сказать известному ученому, в котором чувство гражданского патриотизма захлестнуло разум. И наконец решил: он просто обязан произнести эти обидные для академика слова. Касьянов остановился у своего кресла и в упор посмотрел Казаринову в глаза. – Как руководитель партийной организации района, я делаю вам замечание, коммунист Казаринов, и прошу