– Племяш, – подтвердил Михайла.
– Вот оно что, – проговорил Патрикей Назарыч. – Козьму Миныча мы вот как почитаем. Справедливый человек и с головой. В Нижнем Новгороде мы, посадские, более всех к ему доверье имеем. Карп Лукич по торговле с им дела вел. У Козьмы Миныча – может, слыхал? – в Китай-городе лавка мясная была, приказчик жил, а Карп Лукич доглядывал. Ну, и сам Козьма Миныч приезжал времем. Вот они один другого знали с коих пор. Козьма Миныч у Карпа Лукича сынка покойного крестил. А по Карпу Лукичу и я с ним знакомство имел. Ну, по Козьме Минычу и племяшу его честь будет. Тебя как звать-то, паренек?
– Степкой, – пробасил Степа, с удивлением слушавший похвалы дяде. Он боялся теперь, как бы Патрикей Назарыч не начал его расспрашивать, как дядя отпустил его на Москву. Если бы не Михайла, он бы еще наврал чего-нибудь, а при Михайле никак нельзя. Не стерпит он.
Но Патрикей Назарыч окликнул жену и велел ей покормить гостей, сказав, что Степка племянник Козьмы Миныча Сухорукова с Нижнего Новагорода.
Лукерья Фоминична, должно быть, тоже слыхала про Козьму Миныча или видала его. Она ласково поздоровалась со Степкой и позвала обоих на кухню.
Так и остались Михайла со Степкой покуда гостить у Патрикей Назарыча. Патрикей Назарыч да и хозяйка его тоже добрые были люди, вечно у них кто-нибудь проживал. А Михайлу по тому одному не прогнал бы он, что тот Козьму Миныча знал. Да и просто по душе ему парень пришелся.
Михайле хотелось во что бы то ни стало разобраться хорошенько, на кого теперь положиться можно. И чем больше он думал и беседовал с посадскими, тем больше сердце его лежало к Скопину. Очень хотелось ему еще раз поглядеть на него. Вспомнились ему и Иван Исаич, и Дмитрий Иванович. На Болотникова он только взглянул первый раз, так сразу увидал: на того человека положишься – не обложишься. Так оно и вышло. А Дмитрий Иваныч – хоть сам же Болотников к нему послал – не по душе ему пришелся с первого разу, еще как у ворот Тушина он его увидел. Люди к нему с открытой душой, а он плеткой грозится и с ляхами смеется, ровно первые друзья ему.
Но все как-то не удавалось Михайле повидать Скопина.
II
Раз как-то-весна уже настала, больше месяца как они на Москву пришли – прибегает Степка и говорит:
– Михалка, ты все охотился Скопина, Михал Василича, повидать. Бежим скорей. Ноне у князя Воротынского крестьбины [Крестины – Прим. ред.]. Пир задает на весь мир. А мы с мальчишками с поваром ихним знакомство свели. Ну и сладко едят! Вот кабы нам у их пристать! Ну, да ништо, со мной куда хошь пройдешь. Проведу – никто тебя не увидит, а ты хоть весь день на Скопина гляди, коли он так тебе люб. Дворецкий сказывал – по правую руку от князя Воротынского на пиру сидеть будет, вот как пан Рожинский с Дмитрием Иванычем.
Михайла нетерпеливо мотнул головой: не любил он, когда Степка поминал про Тушино. Сколько раз он ему выговаривал за то. Но Степка никак не мог забыть, как он там в белом парчовом кафтане стоял за стулом