Через некоторое время в мягкий мартовский день, в оттепель, когда пушистый снег медленно падал крупными хлопьями на изрытую обозами кандалинскую дорогу, к избушке Елизара заворотили небольшие легкие санки, запряженные вороным статным жеребчиком. Из саней вылезли дед Матвей и Настя в дубленых полушубках.
Настя была выдана замуж на Выселки всего в пяти верстах от Займища, но, уезжая из родительского дома на новую для нее жизнь, «вопила» в установленных старинным обычаем «невестиных причитаниях»:
Пропили мою головушку
Чужим людям на дальнюю сторонушку!
Лицо ее было теперь неузнаваемо увядшее и выражало заботу, сухоту и горе.
Дед вынул из саней мешок с мукой, внес в незапертые сени. Навстречу им выбежала Маша, и все они вошли в избу. Не успела закрыться дверь, как прошел туда же Амос Челяк, внимательно посмотрел на привязанную лошадь и сани, а в калитку вбежали школьники – Вукол и Лавр. Завидя знакомую лошадь, они стали ласкать ее, называя двумя именами: Лавр – Васькой, а Вукол – Гектором. Васька-Гектор, шутливо прижимая уши, делал вид, что хочет укусить ребят, но это нисколько их не пугало.
Пройдя через мастерскую Елизара, они появились на чистой половине и в смущении остановились, видя сидевших за столом гостей.
– Что поздно? – спросил Елизар. – Неужто без обеда оставляли?
Вукол, помолчав, ответил хмуро:
– На молебен в церковь гоняли! – И, подойдя к столу, положил маленький печатный листок.
Лавр, глядя исподлобья, буркнул низким альтом:
– Царя убили!
Это известие поразило всех, как неожиданный удар.
Наступило общее тяжелое молчание. Все замерли в тех позах, в каких застала их тревожная весть. У каждого зашевелились грозные предчувствия. Всеобщая мысль, владевшая массами, была о помещиках, добивающихся возвращения крепостного рабства. Дед Матвей был глубоко убежден в этом. Старый великан с седой бородищей, в распахнутом полушубке сидел в такой позе, как будто подпирал широкой спиной свалившуюся на всех тяжесть. Глаза его наполнились слезами. Ужас стоял в страдальческих глазах Насти. Маша, поникнув и закинув за голову руки, припала лицом к стене. Казалось, что в эту минуту вся темная крестьянская масса содрогнулась не столько оттого, что считала убитого царя своим защитником, сколько от страха, что вернется крепостная неволя.
Елизар взял со стола печатный листок и начал читать вполголоса:
– «Злонамеренные лица, желающие ловить рыбу в мутной воде…» – и замолк.
– Неясно! – вздохнул он, просмотрев листок. – Что значит злонамеренные, когда о намерениях-то их ничего и не сказано? чего они хотят? да и кто убил? Неужели помещики?
Челяк сидел в углу, глубокомысленно захватив в горсть каштановую бороду, выпучив оловянные глаза.
– Только