– В прошлую субботу помер епископ Антоний, – мрачно промолвил Святослав Всеволодович и взглянул на Манефу из-под нахмуренных бровей.
– Надо же, несчастье какое, – вздохнула княгиня, осенив себя крестным знамением. – Упокой, Господи, душу раба Твоего!
– Тебе не кажется странным, княгиня, что Антоний, ещё не старый человек и никогда не хворавший, вдруг взял да и помер? – спросил Святослав Всеволодович, не сводя с Манефы подозрительного взгляда. – И помер-то Антоний сразу по возвращении из Новгорода-Северского. С чего бы это?
– Не ко мне эти вопросы, княже, – спокойно выдерживая прямой взгляд Святослава, ответила Манефа. – Все мы под Богом ходим. Вот к Нему и обращайся. Да ты сядь, в ногах правды нет.
Черниговский князь придвинул стул поближе к креслу Манефы и сел, запахнув одну ногу полой плаща.
– Перед смертью Антоний пожелал со мной повидаться, – сказал Святослав. – Тебя покойный винил в своей смерти, Манефа. Признался мне Антоний перед кончиной своей, что отравила ты его зельем смертоносным во время пира пасхального.
Манефа усмехнулась краем губ:
– За одним столом с епископом много гостей сидело, и все они живы-здоровы, хотя с одних блюд с ним ели.
– Грех на душу берёшь, княгиня, – грозно промолвил Святослав Всеволодович. – По родству ты тётка мне, но по годам я тебя старше, а посему негоже тебе лгать мне в глаза. Супруга твоего покойного я почитал, как отца, и к тебе у меня сердце всегда лежало, свидетель Бог. Покайся, Манефа, иначе умерший Антоний чёрной тенью будет стоять меж нами.
– Не рядись в одежды исповедника, княже, – сказала Манефа. – Антоний перед смертью напраслину на меня возвёл, а ты ему поверил. Значит, таишь злобу против меня. Забыть не можешь, как не пускала я тебя в Чернигов.
– Бог тебе судья. – Святослав поднялся со стула. – Хочешь жить во грехе – изволь. Только помни, как бы грехи твои сынам искупать не пришлось.
– Буду помнить, княже, – отозвалась Манефа.
– Ну, прощай покуда. – Святослав поклонился.
– Что же ты? Неужто в обратный путь? – удивилась Манефа. – Погостевал бы денёк-другой.
– Не стану я у тебя гостевать, – отказался Святослав. – Не хочу, чтоб меня участь Антония постигла.
Святослав обжёг Манефу неприязненным взглядом и вышел из светлицы. Протопали за дверью его тяжёлые шаги и стихли. Вскоре черниговцы покинули Новгород-Северский.
К обеду Манефа вышла с ликующим лицом.
– Слыхали? Антоний-то отдал Богу душу! – обратилась княгиня к Олегу и Агафье. – Одним негодяем на земле стало меньше.
– Твоих рук дело? – мрачно спросил Олег, уловив торжествующие нотки в голосе мачехи.
– Это Господь покарал клятвопреступника. Не напрасны были мои молитвы.
– Из-за тебя двоюродные братья могут озлобиться на меня, – недовольно вставил Олег.
– Не забывай, Антоний ведь и тебя предал, – напомнила Олегу Манефа.
– Я