– Хорошо, – согласился Митрохин. – Вас проводят.
Он отошел к мастеровому с бомбами, и капторанг краем уха уловил обрывок фразы: «…если врет – в расход».
Провожали его пулеметчик Аким и рабочий парень. Грессер уверенно привел их в пятый этаж серого доходного дома. Дверь открыла худосочная бледная шатенка – жена Павлова.
– Инженер-механик лейтенант Павлов здесь живет? – официально спросил кавторанг – нарочно для своих провожатых.
Женщина секунду вглядывалась, потом с облегчением улыбнулась.
– Николай Михайлович! А я вас не узнала… Какая досада, Саша уехал к сестре на Лиговку… Могу дать вам его адрес.
Грессер записал и попросил конвоиров отвести его к Митрохину.
– Дайте мне провожатого на Лиговский проспект, – попросил он у боцманмата. – Иначе меня снова задержат.
Широколобый усмехнулся:
– Шибко кореша мои понравились? Отпустить не могу. Не имею права отряд распылять… Так что добирайтесь сами. А уж лучше, мой совет, в такой день дома посидеть. На службу счас не к спеху… Подождет служба.
– Спасибо за совет. Но корабль я должен принять сегодня. И прошу вернуть мне мое оружие, – сыграл Грессер ва-банк. Митрохин усмехнулся:
– Ну, уж нет. Так идите. Вам же лучше будет. На пикет напоретесь – и бумажка не поможет. А наганчик я вам на лодке возверну.
Отобранное оружие кавторанг тоже записал на счет поруганной офицерской чести. Ну что ж, сегодня он расплатится за все сполна. «День славы настает…»
«Едва я покинул свое кресло, как дверь в салон распахнулась и Белышев с мичманом Соколовым быстро прошли в каюту командира.
Я опоздал! Промедлил всего лишь несколько мгновений… Не знаю, чего они мне стоили – судьбы или жизни… Захотелось вдруг горько разрыдаться в плечо Надин, как это сделала она, там, на подоконнике… Я рухнул в кресло, и Красильников, мой несостоявшийся старший офицер, положил мне на колени Джека Лондона, отметив ногтем какую-то строчку.
Белышев с Соколовым вышли из каюты командира, и все как один впились в их лица взглядами: что?!
Мне показалось, что комиссар повеселел. Он подошел к часовому, шепнул ему что-то, усмехнулся, и оба удалились из салона. Через минуту и Эриксон весьма решительно перешагнул комингс своей каюты. “Жребий брошен!” Он был в фуражке, длинном бушлате, с биноклем на груди.
– Господа офицеры, прошу вас наверх, по своим местам. Сейчас будем сниматься и пойдем к Николаевскому мосту.
– Куда, куда? – удивленно протянул Красильников. Но ему никто не ответил.
Я прошел в каюту, надел шинель и взбежал на ют, куда был расписан по снятию со швартовых. Порывистый ветер с юга чуть не сорвал фуражку. Было сыро, темно и беззвездно. Но дождь уже не моросил.
С кормовой рубки наружный плафон