Я на цыпочках пробралась в комнату. Дверь шкафа скрипнула, когда я проскользнула в щель между дверью и полками. Я могла поместиться в этом пространстве даже с закрытой дверью. Шкаф был полон загадочных вещей, будто ифрит набил его своими сокровищами. Книга ака-джуна лежала на средней полке. Я развернула терме и пролистала пахнущие розовой водой страницы. Мне нравилось прикосновение старых желтых страниц к пальцам. В тусклом свете, который проникал из комнаты, я увидела рисунки прекрасных женщин, танцующих в длинных узорчатых юбках, обнаженных девушек с торчащими грудями, плавающих в большом бассейне, пока юноша подглядывает за ними из-за деревьев. Меня заворожили их нагота и игривые позы, которые они принимали в бассейне. Это были обворожительные женщины из «Тысячи и одной ночи», сказки из которой ака-джун только начал читать нам.
В темноте я заметила узкую кривую вазу с горлышком, напоминающим большой глаз. Оно было запечатано пробкой. Из-за странного кривого горлышка в эту стеклянную вазу нельзя было поставить цветок, и использовать ее как графин тоже не получилось бы. Я положила книгу обратно на полку и осторожно взяла вазу. Я вытащила пробку и понюхала ее содержимое. Ничем особым там не пахло. Я подумала, что в нее идеально было бы запечатать злого ифрита – вроде крылатого создания, которое ака-джун описывал нам накануне. Царь Соломон заточил этого ифрита в сосуде, запечатал, положил в сундук и бросил его в Средиземное море. Тысячу лет спустя бедный рыбак вытащил сундук своей сетью и сломал соломонову печать. Ему выпала неудача освободить ифрита. Неожиданно я услышала пронзительный визг. Неужто ифрит визжал в вазе, пытаясь выбраться? Испугавшись до смерти, я осознала свою страшную ошибку. Что, если в этой кривой вазе сидел ифрит? Я жалела, что не могу прошептать заклинание, которое перенесло бы меня обратно в сад. Я не хотела, чтобы передо мной появился ифрит. Сердце билось, как у бедного рыбака, увидевшего, как дым из сосуда спиралью поднимается в небо. Я была уверена, что в любой момент лишусь жизни. Я засунула пробку обратно в вазу, поставила ее на полку и побежала из комнаты ака-джуна обратно в сад.
Ака-джун подрезал завядшие листья с фигового дерева. Мар-Мар ходила за ним, собирая опавшие спелые смоквы в маленькую корзинку. На ней было хлопковое платье с широким подолом и деревянные сандалии – такие же, как у меня. Прямые черные волосы касались ее пухлых щек, когда она склонялась поднять смокву. Мама́н сделала ей стрижку каре чуть ниже ушей, с челкой, прикрывающей изогнутые черные брови.
Она глупо улыбнулась от удивления, когда увидела меня.
– Почему тебя так долго не было?
Я вцепилась в смоковницу, тяжело дыша и потея.
Ака-джун перестал резать сухую ветку и сказал:
– Где ты была? Почему ты такая бледная?
– Я в порядке, ака-джун.
Когда он снова повернулся к дереву, я прошептала на ухо Мар-Мар:
– В шкафу