Подошла она к Велеславу, как встарь рукою ласково по волосам провела и заговорила с убеждённостью:
– Внучек мой, как за порог сегодня выйдешь – кольчугу под рубаху надень.
Сказала – да истаяла алым предрассветным туманом. За окном петухи заголосили, друг друга перекрикивая. Всё одно – вставать.
Сел Велеслав на кровати и крепко задумался. Неспроста, ой неспроста бабка появилась – за родную кровь забеспокоилась. Мёртвым зачастую виднее, чем живым. Но на голое тело кольчугу натягивать – только мучиться, на вчерашнюю рубаху – и того хуже, по ней стирка плачет, да и запасная поверх кольчуги не налезет… А что, если кольчугу поверх сменной, а уж на неё – парадную, красную натянуть? Та как раз широкая – на вырост, на долгие годы.
Обрядился он таким образом, вышел к столу. Там отец уже сидел, мать его свежими гречишниками [1] потчевала. При нём она упрёков не говорила, долг кроткой жены исполняя – да вот слова свои неизменно будто ему в уста вкладывала.
– Ты куда это, сынок, в праздничной одёже собрался? Неужто у тебя полотна крашеного немерено, али монет куры не клюют?
– Награждать меня будут, – сам стараясь верить в то, что сказал, ответил Велеслав. – За поимку разбойника.
– Свежо предание, но верится с трудом.
Велеслав скрипнул зубами от досады, но сдержался, промолчал. Да и что сказать-то? Хоть Некрас и душегубец почище прочих, не первого его молодой стражник ловил да в темницу бросал в надежде на славу и почёт. Вот только окромя благодарностей словесных от десятника, и пару раз – от сотника, ничего ему до сей поры не перепало.
Сжевал он пару гречишников, вкуса не чувствуя, до поскорее ускользнул из отчего дома. Улочка, что до площади вела, по ранней поре была пустынной, горожане ещё трапезу не закончили, а окон туда выходило немного, больше дворы да сараи за заборами. Всё родное да привычное – как в сени собственной избы выходишь. Расслабился Велеслав, не учуял – тёмная тень от забора отделилась, прошипела, точно змея:
– Некрас передаёт своё почтение!
Злодей-то в живот целился, но вот только порвал нож рубаху, столкнулся с кольчужными кольцами, да и упал наземь. Удивился разбойник, но медлить не стал – наутёк пустился и был таков. А вот Велеслав окаменел на миг, даже в погоню не бросился, лишь пальцами бестолково свёл края полотна порезанного: вот и сбылось предсказание бабкино! Кабы не она, лежать бы ему бездыханным, ни о каких булавах воеводиных больше не помышляя.
Опомнившись, поднял нож, осмотрел с пристрастием – нож как нож, такие отец десятками на торжище носит, так и не поймёшь – чей.
До площади шёл подольше обычного – теперь в каждой щели тать мерещился. Только выбрался на лобное место – так и захотелось сказать пару слов запретных и непристойных: навстречу ему шагал Некрас, без верёвок, без конвоя. Увидел Велеслава – осклабился неприятно. Одно утешало – взгляд-то был растерянный, не чаял уже среди живых повстречать.
Ладонь сама нашла рукоять меча, да тем дело и кончилось