В холодной росе первоцвет. Криминальная история. Сьон

Нигертауну? В общем, зашел я в магазин и купил то, что мне поручили: семь пинт молока, а также трижды по три дюйма свиных шкварок – за то, что выполнил поручение. Я обожаю свиные шкварки, очень надеюсь, что их можно купить в Исландии. Когда же я снова вышел на улицу, пацаны уже объехали квартал кругом, обзывая по пути пожилых женщин и присвистывая вслед тем, что были помоложе, харкая на стариков и швыряясь орехами в детишек. Хочу специально отметить, что обо всем этом я узнал позже, так что их поведение не имеет никакого отношения к тому, что там между нами произошло.

      Итак, стою я на тротуаре, довольный жизнью, жую свои шкварки, а пацаны выходят из машины и окружают меня. Они, похоже, в приподнятом настроении, ну и я тоже.

      Я протягиваю им пакетик с лакомством:

      – Здоров! Шкварки будете?

      И тут они на меня набросились. А я сделал то, что обычно делал, когда на меня набрасывались: просто стал отшвыривать их от себя. Не хотел причинять им вреда, понимаешь? Такое у меня было воспитание. И так продолжалось до тех пор, пока не пришло время спешить домой. Мой отец терпеть не мог проволочек, строгий мужик – где был он, там проволочек в помине не было. А пацаны-то уже обозлились. Тогда я поднял сумку с молоком над головой и сказал:

      – Так, ребята, змеи уже проголодались.

      Это им совсем не понравилось. Может, им показалось, что я их как-то принизил, задрав кверху сумку? Но я, естественно, не собирался выпускать ее из рук. И тут они начали хватать все, что попадалось им под руку, – куски труб, битые бутылки… Я уже точно не помню что, понимаешь? Короче, я был вынужден отложить сумку в сторону.

      Все, больше ничего и не потребовалось. Но, когда я завалил всех пацанов на землю и, собственно говоря, не знал, что делать дальше, тогда я увидел на тротуаре пожилого мужчину. Он был так великолепно одет, что я тут же уверился: мне сейчас влетит по полной.

      Это был мой благодетель.

* * *

      Энтони Браун замолчал, ожидая, что мой отец как-то отреагирует на его рассказ. А отец заснул, так как не понимал по-английски ни слова. Темнокожий рассказчик вздохнул, взял из его рук шляпную картонку и поставил ее на верхнюю койку. Затем рывком поднял отца на ноги:

      – Так не годится, приятель, совсем не годится!

      От таких перемещений Лео пришел в себя, но, прежде чем он успел запротестовать, Энтони забросил его себе на плечо и так и пошел: из каюты в коридор, вдоль по коридору, из коридора – в другой, вверх-вниз, туда-сюда, пока наконец не добрался до кают-компании. Там уже вовсю отплясывал народ, зал был богато украшен воздушными шарами и таким замысловатым переплетением красных, белых и голубых бумажных цепочек, что это смахивало на кишки синего кита. На стене, прямо над длинным столом капитана, висел портрет мужчины с пышными седыми бакенбардами [6]. Над портретом был растянут транспарант с надписью от руки: 17 ИЮНЯ 1944 г.[7]

      На подмостках у танцплощадки играл оркестр. В толпе празднующих толкался мужчина в костюме обезьяны и спрашивал всех подряд: “Ну как я был, ничего?”