Любуясь природой, я приметил очередной яркий контраст. По обе стороны сая высятся высоченные и вертикальные стены гор, которые протянулись вниз и вверх на сколько хватит взора. Справа от сая в голых предгорных адырах расположилось небольшое село Чоюнчу, а ниже другое, втрое большее Джар-кишлак, утопающий в зелени садов и огородов. Интересный контраст, – подумалось мне. – Чоюнчу – разбросанные на пустынных, уныло однообразных адырах, саманные дома без единного деревца рядом и Джар-кишлак —аккуратные саманные дома, вытянутых вдоль дороги и широкого арыка, утопающие в зелени.
Вдоволь налюбовавшийся этим видом, я пошел вниз. Встретил меня Салям-ава. На мой вопрос, почему такой контраст, он коротко сказал о том, что Чоюнчу – это пережиток прошлого нашего народа, а Джар-кишлак – это заслуга пришлого в эти края народа. То есть речь идет опять-таки об особенностях кыргызского и узбекского. Как тут не вспомнить о пяти признаках различия, о которых мы с Дамиром спорили с Сагынбек-ака, когда проезжали Замборуч. Признаться, я долго терялся, как следует понимать такое. Не то ли говорит Салям-ава, что наш род, испытавший ажыдарово зло всегда вибирал открытое пространство, а другие народы, не испытавшие такую судьбу вибирают обстоятельный быт и благостройную жизнь?
Во дворе уже закипал самовар, а в очаге на углях испекался большой патир (пер. с кырг. – азиатский каравай). Вокруг хлопотала Ханзат-эне – сама душевность и добродушие, которая, увидев меня защебетала. – О, дорогой мой Расулжан, как тебе спалось, отдохнули ли с пути моя светоч. Ну, что же ты с утра пораньше ушел в горы, не позавтракав. Я сейчас тебя покармлю дорогой мой Расулжан…
Дома дасторкон был уже накрыт, горячая, только с пылу-жару лепешка со свежей сметаной, терпкий чай прямо из самовара – невообразимый завтрак. Я с удивлением оглядывал комнату. Надежные саманные стены, невысокий потолок, толстенные арчовые балки, уложенные с промежутками не более полуметра, на которых уложены арчовые кругляки. Поразился, как просто и надежно построен дом. Мое внимание привлек и ковер, на котором я сидел. Видя, с каким интересом я разглядываю ковер, Ханзат-эне защебетала. – Дорогой мой Расулжан. Этому ковру не меньше сотни лет. В свое время это было приданной моей сверкровки. Он нее он достался мне, а после меня ковер перейдет в руки моей младшей невестки. Между прочим, такие ковры ткуть только у нас в роду, – не без гордости шебетала она.
Присев рядом со мной Ханзат-эне стала рассказывать: – Вот, посмотри сюда, дорогой мой Расулжан. На исконно