– Завтра узнаем, то не наше дело.
И дальше только богатырский храп. Вот ведь Федька, что из железа сделан, Михайло так не мог, всякие думки в голову лезли.
– «Не наше», – передразнил он дружка, – а я вот хребтиной чую, что и нам достанется, и уж не серебра с златом отсыпят.
Река манила прохладой, окунуться бы сейчас, занырнуть с головой, а потом выскочив, долго отплевываться, поднимая россыпь брызг. Эх, только и оставалось, что мечтать! Не время сейчас купаться.
«Богомольца» пустили первым, выдав ему старую клячу, что б не надумал удрать, за ним, хмуро глядя в спину, ехал Черняй. «Только попробуй чего выкинуть, пальну, не раздумывая», – махнул он пистолем еще при выезде. «Твое право», – с видимым равнодушием отозвался Лещ. Так они и ехали, один за другим, а ночами Федька деда бесцеремонно связывал. «Не хорошо так-то, все ж старик, еле ходит», – упрекал Михайло дружка. «Ну, тебе, положим, охота с перерезанным горлом в степи лежать, а мне как-то не хочется». Упертый Федька и Николку бы связывал, но тут Михайло был непреклонен, взяв малого под свой покров.
С мальцом они ехали позади, болтая о том, о сем. Сперва Николка дичился, но Михайло, имея пятерых брательников мал мала меньше, легко нашел к нему нужный ключик – дал саблю подержать, показал, как на коня ловчее влезать, свистульку из сучка вырезал – так-то и сдружились.
Своего мерина для Николки отдал сам дядька Степан, чуял вину пред племянником, вот и старался разгрузить кобылу Михайлы: «Чего вам на одной-то тесниться, умается быстро», – пряча глаза, отдал он повод. Михайло благодарно принял подношение, на дядьку он не сердился, служба. Спросил голова двоих крепких да вертких мужичков за схроном старого вора сопроводить, дядька на него с Черняем и указал. А ежели подумать, то кого еще, не Кудрю же хромоногого? Лещ было возмутился, мол, маловато двоих, надобно отряд, сабель десять, не меньше, да кто ж ему столько даст в летнюю пору, когда с окоема глаз нельзя спускать.
– А почему Ворона, а ни одного ворона не видно? – спросил Николка, вертя головой.
– Во́роны на мертвяков слетаются, – через плечо бросил Черняй.
Николка нахмурился и придержал мерина, чтобы ехать ближе к Михайло.
– Ну, чего пугаешь-то? – пожурил тот дружка.
– Правду говорю.
– Так ты сирота? – наклонился к мальчику Михайло.
– Не, у меня мамка есть, – отчего-то совсем тихо проговорил мальчик.
– И где она?
– В Ельце осталась.
– А батька?
– Умер… зимой, – замялся Николка.
– А ты, стало быть, теперь добытчик для матери? – задумчиво произнес Михайло, недоумевая, как можно было с лихим человеком родное дитя отпустить, пусть и за схроном.
Николка замкнулся и ничего не ответил. Ой, что-то тут нечисто, Михайло шкурой чуял.
По одному ему ведомым приметам Лещ в однообразном мелькании прибрежных верб и бурьяна опознал местность