Конечно, мы не могли.
– И не ослушаемся. – Я встал, потянулся. – Не сомневайтесь, мы одержим для него весьма зрелищную победу. Но не этой ночью. Возвращайтесь к войскам и скажите, чтобы располагались на ночлег как пожелают. Новые приказы поступят к утру.
Оглушительное молчание. Я сунул руки в карманы, смерил подчиненных взглядом. Оба не двинулись с места.
– Ну? Хотите что-то сказать?
Судя по лицам – Эссани неодобрительно кривилась, лицо Арита выражало полное недоумение, – они многое могли бы сказать. Но оба прошли хорошую выучку, были опытными солдатами, а обученные опытные солдаты не спорят с начальством. И они, поклонившись и отсалютовав, оставили меня одного в палатке, после чего я, развалившись на стуле, уставился в полотняный потолок.
Зерит хорошо меня знал. Я был осторожен по природе, а здесь шла рискованная игра. Он оказался бы мной недоволен.
Но у меня не шла из головы Тисаана и все, чего она сумела добиться одним только блестящим представлением. И еще вспомнился старый друг Райан и его брат, чья жизнь была теперь в моих руках. И все эти выстроившиеся перед воротами бедняги, каждый из которых запросто мог бы оказаться на другой стороне. Неужели я должен приговорить их всех к смерти только за то, что отказали Зериту в короне?
Нет, будь я проклят.
Письмо от Зерита пришло той же ночью. Я еще не дописал своего, в котором сообщал ему свои планы, а он уже прислал стратаграммой листок. Чем подтвердил мои подозрения, что Эссани с Аритом верны ему – как видно, настолько, чтобы доносить, опережая меня.
Письмо было кратким.
Капитан Фарлион,
ради нас всех надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
З.
Я ответил:
Мой славный король,
знаю.
генерал Фарлион
Глава 16
Эф
Мы впятером выехали на заре. Прощались в тихий предрассветный час. Мы с отцом обменялись сдержанными поклонами, мать целомудренно поцеловала меня в щеку, обдав запахом лаванды, нестойким, как ее привязанность. Одна только Оршейд – всегда только Оршейд – проломила лед между мной и родными. Издали она выглядела такой чистой и безупречной – как произведение искусства. Я всю жизнь со страхом ждала дня, когда она станет такой же, как они, – дня, когда она станет больше тиирной, чем сестрой мне. В то утро она выглядела так элегантно, что мне подумалось: «Вот и пришел этот день». Но тут ее безупречное лицо дрогнуло, и она как безумная стиснула меня в объятиях. Я ухватилась за нее, сминая ее тонкие шелка своим кожаным доспехом, и крепко поцеловала в щеку.
– Береги себя, сестра, – шепнула я.
– Береги себя, – выдохнула она. – Мне будет так плохо без тебя, если…
Отец откашлялся, явно намекая: не пристала такая чувствительность на глазах у невольных союзников, перед кем следует представать во всем достоинстве. Поэтому я сдержанно отстранилась, будто у меня вовсе не щипало в глазах. И не позволила себе оглянуться.
Подъезжая к отряду, я чувствовала на себе пристальный взгляд Кадуана – не знаю, любопытный