– Значит, ты уверена, что он зацепится за эти слова настолько, чтобы начать расследование? Уверена, что поверил простому заявлению? – из уст Тимофея Илларионовича это звучит нелепо.
Но…
Я ведь помню глаза Георгиева. В момент, когда я обрушила эту правду, там произошла новая катастрофа. Эмоции, которые разорвали его внутренний мир, были такими сумасшедшими, что я попросту не выдержала этого шквала и сбежала.
– Уверена, – с дрожащим вздохом прикрываю глаза.
Под веками тотчас начинают сверкать молнии.
Я дрожу. Мне очень-очень страшно.
– Пожалуйста, Тимофей Илларионович… – шепчу отрывисто. – Мне нужно уехать.
– Хорошо, София, – соглашается, поняв, наконец, что толку от меня сейчас так и так не будет. Разве что, еще сильнее все испорчу. – Возвращайся в Киев. Только придумывай какое-то правдоподобное объяснение своему преждевременному отъезду, – как всегда, призывает к продуманности каждой детали, даже самой незначительной. – Мы никуда не торопимся. В этом деле спешка может испоганить весь результат. Поэтому выдыхаем и успокаиваемся. Будем наблюдать за действиями Александра. И уже на основании них принимать решения относительно следующего шага с твоей стороны. В конце концов, если Лаврентий жив, только Александр нас на него выведет.
Вздрагиваю и судорожно перевожу дыхание.
Саша избил парня до полусмерти, когда застал меня полуголой в его квартире. То, что этот спектакль был разыгран его адской мамашей, не знал, а я в тот миг не могла сказать, потому как моей жизни и жизням моих сестер прямым текстом угрожали. На Георгиева наложили домашний арест, а Христов на вторую неделю своего пребывания в больнице пропал из реанимации. По документации якобы был выписан. Но, черт возьми, с такими травмами домой не отправляют. А то, что он не появлялся ни в квартире, которую на тот момент снимал, ни в академии, лишь добавляло ситуации жути.
Лично я очень надеюсь на то, что Лаврентий жив. Но не только потому, что вместе с Полторацким жду от него показаний против Людмилы Владимировны. Просто… Не хочу до конца своих дней думать о Саше, как об убийце. Это было бы чересчур ужасно.
– Соседка позвонила. Габриель приболел. Мне нужно срочно возвращаться в Киев, – сообщаю я Лизе по телефону.
И, не заезжая в дом, который покинула утром, до того как все проснулись, отправляюсь на автовокзал. А вечером уже вхожу в подъезд многоэтажки Голосеевского района в прекрасном городе каштанов.
– Вернулась? – удивляется соседка Анжела Эдуардовна, когда я стучу к ней, чтобы забрать ключи. – Говорила же, что на целую неделю к сестре едешь, – любопытствует, как и все старушки, для которых чужая жизнь не менее интересна, чем турецкий сериал.
– Да… – вздыхаю я. – Не выдержала долго. Заскучала.
– Мм-м… А своего-то, своего-то видела? – глаза на добродушном морщинистом лице женщины блестят, как две голубые бусины.
Я улыбаюсь, потому как с Анжелой Эдуардовной вспоминаю о Сашке только хорошее. Даже наше расставание