ВОЦЕХОВЛЕННЫЙ. Наталья Коновалова

пейзажей, глаза обернулись гренландскими ледяными далями, будто всего за одну ночь питающий их Гольфстрим остыл. На потерявших краски щеках проступила русая щетина. Бритвой он пользоваться поостерегся: дружба дружбой, а бытовое заражение гепатитом никому не нужно. Разогнать тупость чувств помог кипяток, жалящий в самую холку. Порозовевший и твердо настроенный прожить еще один день (хотя непонятно, что могло этому помешать, вроде бы не в атаку на пулеметы), Войцех по-банному промокнулся простыней – полотенечных изделий, за исключением уже задействованной набедренной повязки, Куба не держал. Одетый во всё вчерашнее Войцех прошмыгнул к выходу и мысленно поблагодарил древних римлян: принцип omnia mea mecum porto избавляет от натянутых объяснений, что тебя не устроило и почему ты съезжаешь.

      Налегке и с облегчением Войцех явился в приемную. Стенографистка всё так же стучала по клавишам и вела себя для конторской служащей не типично: косметических средств на столе не раскладывала, чаепитием и телефонными разговорами не увлекалась. Оля была вся средоточие труда. С машинки, как с конвейера, один за другим сходили листы, и, насколько Войцех мог разглядеть, буковки получались стройные, без опечаток и залипаний. Землемер вспомнил виденную у Янека инструкцию с уморительными фортелями, и на месте легенды о боязливом кадровике возникла причинно-следственная брешь.

      – Прекрасная госпожа, – перебарщивал с галантностью Войцех, – как бы мне узнать свои нормы выработки?

      – Ознакомьтесь, – Оля не глядя протянула приказ. – Вы записаны членом в комиссию по благоустройству, комитет по организации строительства, подкомитеты по кадастровому учету, переучету и недочету. Заседания проходят ежедневно на пищеблоке, в исключительных обстоятельствах – с перерывом на обед.

      – Когда же работать, если целый день заседать?

      – Если у вас есть идеи по усовершенствованию рабочих процессов, вы вправе вынести их на ежемесячное заседание коллегии или подать на рассмотрение лично пану Бержу, – отчеканила стенографистка.

      – Вы умеете разговаривать по-человечески? Мне правда нужно разобраться.

      – Войцех, не тратьте время. Вы их не переделаете. Плывите по течению, ходите на заседания, голосуйте за решения, какими бы бессмысленными они ни были, и заглядывайте к пану Домбровскому за окладом. Вам не нужно ни в чем разбираться, – впервые посмотрела в глаза Оля.

      Этот взгляд был до боли знаком, но так странно встретить его здесь, в мирное время и, казалось бы, в самой мирной из профессий. Так, бывало, его тетка, пережившая оккупацию с грудными детьми в землянке, смотрела много лет спустя даже на семейных праздниках: остекленело, будто у нее на сетчатке установлен маленький проектор, который безостановочно выводит на хрусталик все пережитые ужасы, и ничто по силе не сравнится с этим потоком, чтобы проникнуть внутрь и озарить уцелевшее. Она разговаривала неохотно, но всегда строго, с выговором, короткими отрывистыми сентенциями человека, который научился выживать в аду.