В угаре полуночных приготовлений Войцех не заметил, как остался в квартире один. Наконец выдалось несколько минут тишины, когда позволительно не конфронтировать ни с чьим способом жить. Хотелось впериться в стену и больше не впускать в себя ни единого звука, запаха, цвета, слова, взгляда. Радость забытья была такой близкой, но Войцех поступил иначе: поднял тяжелое тело и дотащил его, как раненого товарища, до спальни Кубы, чтобы и ему застелить постель. Пестрые простыни отказывались пароваться и образовывать гарнитур. Идея текстильной гармонии предстала во всей утопичности. Войцех приблизил самых уживчивых, дав отставку чересчур самобытным расцветкам, и постель Кубы, представшая опростоволосившейся девкой, впервые примерила наряд благочестивой матроны. Куба, увы, ханжеской трансформации не оценил и ночевать не явился.
Войцех спал дурно: тревожился от малейшего шороха и принимал его за наступление утра. Он не знал, во сколько положено явиться на работу и на глаза кому попасться. Стола за ним не закреплено, равно как и он не закреплен за старшим. «Раньше – не позже», – решил Войцех прийти к восьми и лишь затем по-настоящему отключился. Первым наутро увидел Кубу. Голый по пояс, только из душа, приятель пританцовывал с туркой. Его обильная благорасположенность больше подходила новобрачной на итальянской ривьере.
– Ты где был? – ревниво бросил Войцех.
– У нас не особо с выбором мест, – принялся дурачиться Куба.
– С тобой всё в порядке?
– Я не спал уже неделю, – бравировал рыжий.
Презирая условности общежития, Куба покрепче обернул полотенце вокруг бедер и разлил кофе по чашкам. «Повезло, что он сюда женщин не водит, – заспанно приподнялся Войцех на локтях. – Хотя какие тут женщины… Неужели Оля?» Войцех знал за собой грешок вдаваться в мысли о женском обществе исключительно от скуки. Едва ли он успел даже рассмотреть девушку, чтобы всерьез увлечься ею, но как иначе поддержать себя, если не фантазиями о секретарше.
– Тебе нужна одежда, – осмотрел гостя Куба.
– Я планировал съездить домой за вещами, если решу остаться.
– Долго будешь глазки строить? Ты уже остался. Пока можешь в моем походить, – достал Куба