Молли приготовила вторую за день чашку чая и встала за прилавок в ожидании покупательниц. Роберта же уселась на одном из мягких стульев перед большим зеркалом, жалуясь на ноги, которые «когда-нибудь сведут ее в могилу». Время от времени она с восхищением поглядывала на свое отражение. Ее макияж выглядел безупречно, хотя и был слишком обильным; губы Роберта подвела ярко-алой помадой, под цвет своих волос. Ее темно-синий костюм с огромными белыми пуговицами больше подошел бы женщине лет на двадцать моложе, но, впрочем, Роберта была привлекательна в своем, несколько вызывающем, стиле.
Молли Роберта сообщила, что в молодости мечтала выступать на сцене.
– Но мать была решительно против. Она заявила, что это ужасно заурядная профессия, и вместо этого уговорила меня стать шляпных дел мастерицей. А потом я встретила Стюарта, мы полюбили друг друга и поженились. – Женщина вздохнула. – Но я все равно жалею о том, что мама не пустила меня на сцену. Я имею в виду, что в Гертруде Лоуренс[23] или Беатрис Лилли[24] нет ничего заурядного, не так ли? А Сибил Торндайк[25] вообще вызывает всеобщее восхищение.
– В них и впрямь нет ничего заурядного, – согласилась Молли, которая никогда не слышала ни об одной из этих женщин.
Сейчас Роберта с любовью рассматривала свои длинные алые ногти, и Молли сразу же вспомнила, как проснулась в каюте на борту «Королевы майя» в тот самый момент, когда Оливия Рэйнес обрабатывала свои ногти такого же цвета. На верхней койке мертвым сном спала Аннемари. Молли думала о сестре по сто раз на дню. В глубине души она была совершенно уверена в том, что Аннемари пребывает в полной безопасности и, безусловно, счастлива – доказательством тому служило изображение Айдана. Ей исполнилось четырнадцать. Она родилась первого апреля, в день дураков и шутливых розыгрышей. «Помнит ли она об этом?» – спросила себя Молли.
Она вдруг вспомнила ту ночь, когда решила остаться у своей подруги Норин, чтобы избежать домогательств Доктора, и то, как на следующее утро обнаружила сестру лежащей без движения в постели, в перепачканной кровью ночной сорочке. С того страшного дня Аннемари почти ни с кем не общалась, не говоря уже о том, чтобы нарисовать картинку. Но теперь, похоже, она избавилась