Если мальчик, в особенности настроенный идеалистически, желает развиваться по своему разумению, он непременно будет вынужден, пусть неосознанно, оборонять свою душу от всего шаблонного, укоренившегося и узаконенного, с чем он встречается на каждом шагу и чему должен следовать. В таком мальчике подчас рождаются и расцветают возвышенные и чистые идеи, не затронутые реальностью и не утратившие посему своего первозданного аромата. В нем еще светит чистота Божественного, она не померкла, как у тех, кто стоит над ним. И поэтому нередко солнечный свет, сияющий на его небосводе, затмевает искусственное свечение законов нашей домашней полиции. Порой наделенного такой богатой душой ребенка, без сопротивления подчиняющегося, к примеру, непонятным ему идеалам матери, хочется утешить словами Давида о праведном: «Он хранит все кости его; ни одна из них не сокрушится» (Пс 33:21).
Но сильно отличалось Божественное в душе Иисуса от того, что в душах людей состоит из добрых намерений и их дурного исполнения, иначе говоря, того, что мы называем нравственностью. Какую сердечную скорбь порой испытывал Он, будучи мальчиком, в Его подчиненном положении и с Его еще детским умом, когда Ему приходилось отстаивать Свою натуру перед родителями, сохраняя Свое почтение к ним. Мы видим, как общение с Отцом укрепляет Его Я («…Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему»), какую уверенность вселяет в Него. В словах «мне должно быть» уже слышится то самое «Я есмь», которое позже станет опорной, поворотной точкой для всего гибнущего мира, вновь устремившего свои взоры к Отцу.
Когда Иисусу исполнилось двенадцать лет, Он впервые в день праздника в Иерусалиме вошел с отцом в передний двор храма, предназначенный для мужчин, а не как прежде с матерью в передний двор для женщин. Мальчик увидел жертвенный алтарь и сам храм. Здесь слух и взоры толпы обращались к духовным вождям народа, к его высокочтимым учителям. Пройдет немного времени – и так же, даже с еще большим вниманием и благоговением, толпа будет внимать Ему. Иисус ходил по этому удивительному и самому родному для народа Израиля месту, и внутреннему взору мальчика открывалось все прошлое храма. Но подлинное его значение