Гордые. Дмитрий Выхватень

и сомнений не подвергалась критике, не была осуждена за дилетантство, за грубость ребячества или ещё хуже – за навязывание своей парадигмы как единственного свода законов, по которому следует жить, выполняя пункт за пунктом, шаг за шагом. Так бывает иногда, что упрямство и убеждëнность в своëм опыте есть истинная трусость, ибо только слабый с пеной у рта будет доказывать иному, что тот не прав только потому, что прожил свою жизнь по-своему – как получилось в процессе по жизни. Да и является ли право на чувство собственного достоинства неэфемерным, если его постоянно приходится доказывать, внушать о его существовании даже больше себе, нежели другим в подобных случаях?.. Словом, он был чем-то встревожен и обеспокоен по благороднейшему только убеждению и рассудку своему. И, естественно, при сëм обстоятельстве, пребывая в неконтролируемом отстранении от мира во всех возможных смыслах, студентик резко встрепенулся от неожиданности, превяло вскрикнув, когда к нему прытко налетела человеческая фигура, – налетела так, что он после не сумел среагировать хоть каким-либо внешним видом с секунды три, будто и не знал, как реагировать вовсе.

      – Приве-е-ет! – протянула бархатным голоском фигура в неистовой радости, улыбаясь беспрестанно, что зубки её слегка показались.

      – Привет, да… привет… – пробормотал он, оробев чрезвычайно.

      – Слушай, короче, – продолжала она с миной полной заинтересованности и серьёзности одновременно, – тут Соня вот заболела, и мне типо не с кем сейчас на лекции по философии сидеть!

      Она пронзила его взглядом, будто чего-то ждала и выпрашивала.

      – Ну… плохо так-то…

      – Ага, – произнесла человеческая фигура на выдохе в некой досаде.

      – Слушай, а может, как бы это, словом, – может, – нет – не может!..

      – Что «может»?

      – Ну не может, нет, я другое хотел сказать, – хотел сказать… вернее, что если ты вдруг захочешь, конечно, ну, – если хочешь, то я могу как бы сесть… сейчас… с тобою…

      Она премило улыбнулась.

      – Да, давай! Тогда увидимся, да?

      Он лишь наградил её недоумевающим взглядом. Впрочем, его настроение быстро сменилось: показалась невинная радость; на него нашёл припадок неистовой весëлости, который выглядел больше как болезнь, вернее – следствие из этой болезни, но, по опыту своему неисчерпаемому, студент предугадал исход оный, предвидев, как прозорливый талант, которому, по обыкновению жизни, чужды действия, ибо зиждутся они на коллизии гнусной действительности и эгоистического дилетантизма, – и потому рассудил критически, но достойно. Ещё в голове его опять всплыла та самая мысль, которая и была мотивом уникального поведения его, из-за которой он плохо спал и мало ел, – а в нередких случаях вовсе голодал и истощался из-за отсутствия сна по своему осознанному выбору, что продолжалось как традиция уже в течение долгих месяцев, – мысль, из-за которой приходилось заниматься моционом, изнашивая ноги