Гордые. Дмитрий Выхватень

огорошила одна истина, которую, впрочем, он сам себе придумал и в которой даже успел сразу же усомниться: он был лишь свидетелем, «такой же серою толпою», его поведение похоже на «поведение лицемера», ибо, как тогда юноша сам и рассудил, «много позволяет себе мечтать о всяком», которое «это всякое и есть ничто иное как мерзость», и «поступкам он не соответствует», – рассудил, что «является несамостоятельной личностью, которая лишь грезит».

      – Ох, оклемался наконец! – провозгласил тонкий с ноткой отчаяния. Пухлый болезненно вилял головой, бормоча что-то себе под нос, в каком-то припадке растерянности; казалось, он был в бреду – где-то между реальностью и сном.

      – Эй, слышишь меня? – продолжал расспрашивать спаситель. – Алë! Ох, не понимает!

      Он продолжал бить его по щекам, получая в ответ лишь междометия и невнятные рыканья. Внезапно, вернее – внезапно для всех лишь потому, что они отвлеклись на оное событие, забыв про время, – внезапно начал подъезжать электропоезд к станции, чей водитель ловко тормозил им так, что длины перрона и электрички точь-в-точь сошлись. Толпа тотчас же, будто ничего и не было вовсе, без всяких церемоний, начала проталкиваться к краю платформы, оставляя троицу где-то позади. Было как-то особенно тревожно и суетно в ту минуту. Это был нужный электропоезд для героя и, как окажется чуточку позже, тонкого мужчины.