Как мог догадаться прозорливый читатель, торопливый на обобщения, оба странника, столь ревностно блюдущие традиции семейных презрений, хоть внутренне и наделяли друг друга регалиями тварей, уродство которых не потерялось бы даже за иносказательностью рифмы, они, тем не менее, были отлучены от тел своих и весьма примечательно мертвы, о чем догадывались по некоторым отдаленным признакам; и все-таки они продолжали жить, как будто некое существование предначертало для них значительные дороги судьбы. Итак, Авраам и сын его Улисс пребывали в счастливом неведении относительно своей кончины, посему брали на себя ответственность жить именно с того места, на котором остановились, а значит, пора продолжать и нам. «Оставь меня одного, будем писать друг другу письма. Я не уроню имени твоего, а стяжаю ему славу, пооколачиваясь тут в твое отсутствие». – «Немедленно прекрати околачиваться!» – «Прозри, отец, разлука направила корабль свой в море наших слез. Последний взгляд, и мы разучены навеки. Господь наделил меня пороками, не освободив от мзды: он дал мне тебя, который превратил свое чадо в анахорета поневоле. Ведь я чудесный человек, ибо пью, не зная меры, и чудесен я лишь в миг, когда забвение с пороком заключают гнусное пари». – «Ты не тот, кого я вижу – ты есть тот, кого люблю. Нет, это не сын мой говорит – так кто же ты, проклятый зверь?»
Улисс распахнул рот и фракция вопросительно-восклицательных знаков вышибла оттуда последнюю букву алфавита. Делая виртуозный толчок спиной, он стремительно катапультировался с кровати: он вылетел из лона подушек и одеял, моментально обрастая слоями одежды. Авраам добродушно ухмыльнулся, оценив сложность акробатического элемента и какое-то время не без интереса следил за всеми стадиями его туалета. «Бацилла маразма хочет тебя заразить!» – И вострепетал Улисс весьма великим трепетом, энергично ныряя в штаны. Он стремительно хватал себя за волосы. Он был смертельно огорчен. После такого огорчения не хочется жить. «Без боя не сдамся, я брошусь в Лету!» – воскликнул он, завибрировав, как отравленная крыса во время последней судороги. Глаза его при этом были невероятно выразительны: в правом – отчаяние, в левом – безнадежность. –