– Ваши собаки сильнее, чем вам кажется, – сказала Билли. – Нам лучше уйти, пока вас не заметил никто из начальства. Вам можно их навещать только по предписанию суда. Ваши собаки – живые улики.
Я попрощалась с Тучкой, но ничего не сказала Джорджу, хотя он по-прежнему прижимался боком к решетке.
Мы с Билли вышли из вольера вместе.
– С ними все будет в порядке? – спросила я.
– Пока да, – ответила Билли. – С ними ничего не случится, пока они нужны как улики.
Я не стала спрашивать: «А потом?» Мы обе знали, что будет потом.
– Я за ними присмотрю. Возьмите. – Она дала мне визитку, очень простую визитку, без места работы, без должности – только имя и телефон. – Я бываю здесь три раза в неделю. Позвоните, и я расскажу, как у них дела.
Я поблагодарила ее и спросила, как она стала волонтером в собачьем приюте.
– У меня была собака, большая дворняга, помесь овчарки и чау-чау. Ее тоже определили сюда. Она покусала соседскую девочку. Я бы тоже ее покусала, если бы она дразнила меня, как Кабби.
– Что стало с Кабби?
– Она не была живой уликой.
– И вы все равно здесь работаете?
– Я здесь нужна, – сказала она.
Стивен приехал на машине и забрал меня от приюта. Он предложил отвезти меня в аэропорт. Он считал, что у меня явно что-то не то с головой, раз я пошла повидаться с собаками.
– Как ты можешь спокойно на них смотреть, зная, что они сделали? – спросил он.
Я попыталась выдать ему аналогию с матерью и сыном-убийцей, но Стивен сказал:
– Это собаки, не дети.
Но для меня они были как дети.
– И ты сам знаешь Тучку с тех пор, как ей было два месяца.
– Я говорю не о Тучке, а о том, другом.
Я не собиралась ночевать в Монреале. Я хотела найти контакты родителей Беннетта и сразу вернуться назад. Стивен заставил меня пообещать, что из аэропорта я поеду не к себе домой, а к нему.
– Я вчера был у тебя в квартире. Все чисто, все убрано, но там негде спать. Кровать унесли, – сказал он.
– А что еще унесли?
– Там вообще как-то пусто. Но они сделали все как положено. Ты уверена, что хочешь туда вернуться?
Брат заботился обо мне всю жизнь, сколько я себя помню. Когда отец психовал и наезжал на меня, брат переводил его злость на себя. Отец вообще не был жестоким и агрессивным – за исключением периодов, когда маниакальная фаза сменялась депрессивной. В приступах особенного дурного настроения он даже угрожал маме ножом. Я виделась ему уменьшенной копией мамы – такой же упрямой и непослушной. Помню, однажды вечером, когда мне было десять, а Стивену восемнадцать, отец вошел в кухню и увидел пустую вазу из-под фруктов. Мы со Стивеном сидели внизу в гостиной, смотрели телевизор, но отец так орал, что нам было все слышно.
– Кто сожрал мои персики? – бушевал он. –